— Неужели ты не хочешь взглянуть, Лора? — взмолилась она.
Лора Тревельян снова лежала с закрытыми глазами.
— Я уже видела, — ответила она.
— Глупышка, я ведь только что раздвинула шторы!
— Там комета, — проговорила Лора. — Она нас не спасет. Разве что даст передышку. В этом и заключается самое ужасное: ничто нельзя остановить, если оно пришло в движение…
Когда мистер Боннер вернулся, его супруга все еще держалась за беззащитную штору.
— Ах, — вздохнул он, и в глазах его тоже мелькнула надежда спастись, последовав за небесным светом, — вы уже видели комету, о которой все только и говорят. Вроде бы ее можно будет наблюдать несколько дней.
— Я как раз пыталась показать ее Лоре, — заметила миссис Боннер.
— В отсутствие официального астронома наблюдения за ней записывает мистер Уинслоу, — сообщил торговец, — и он отправит их в Англию первым же пакетботом.
Пожилые супруги смиренно стояли и наблюдали за историческим событием. В сиянии кометы они уменьшились до двух черных точек, а свет все лился, делался ярче и наполнил всю комнату, так что даже Лора Тревельян, укрывшаяся за сухой скорлупой своих век, купалась в прохладном потоке звезд.
* * *
Ближе к концу дня, когда край горизонта снова стал отчетливо виден и из пыли проступили очертания высоких скал, они достигли дальнего конца равнины. Отряд медленно приблизился к складкам серой земли, и его поглотила расщелина с растущими неподалеку тремя или четырьмя серыми, чахлыми, но живыми деревцами, и тогда им открылось самое приятное зрелище из всех возможных — лужайка, похожая на неровный кусок выцветшего зеленого плюша.
Животные тотчас оживились. Сухие ноздри лошадей, с трудом передвигавших ноги, увлажнились, тусклые глаза обрели естественный блеск. Из горла стали вырываться бархатные звуки.
Здесь, о чудо, была вода!
Последовала свалка: животные со стонами устремились вперед, и всадникам едва удалось удержаться в седлах, то ли благодаря удаче, то ли по наитию. Черные громко хохотали и сновали между лошадьми, пытаясь их усмирить, однако вскоре сдались и просто смеялись или почесывались. После тягот пути и волнения из-за встречи с белыми им уже не было особого дела до происходящего.
Продолжение жизни взяли на себя их женщины-муравьи, которые засновали по пыли, вплетая в нее нити тропинок, занялись ритуалами огня и воды, принялись вытряхивать змей и ящериц из своих отвратительных ридикюлей, повесили жадно сосущих детей на свои длинные и пыльные груди. По крайней мере, на тот момент создалось впечатление, что черные мужчины созданы лишь для ночи.
Что касается белых мужчин, пораженных подобной суматохой, то они позволили отвести себя в сторонку и смотрели, как руки или же проворные черные птицы плетут над ними крышу из мелких веток. Вскоре они оказались в клетке, за которой стрекотали голоса. Судя по всему, там шел некий спор. Одни черные были за, другие возражали, одни просто устали, другие сияли от воодушевления и ожидания.
Пришел Джеки и сел с белыми людьми, чьи порядки успел хорошо изучить. Вскоре по его понурому виду стало ясно: он просто выполняет приказ.
— Что они с нами сделают, Джеки? — спросил Лемезурье. — Мне все равно, лишь бы поскорей.
Джеки притворился, будто не понимает.
Лемезурье продолжал сидеть, равнодушно уставившись на хрупкие желтые кости своих рук.
Черные сновали туда-сюда. Позади Джеки уселась юная девушка с красивыми, едва созревшими грудями и уродливая старуха, по-видимому, его недавние знакомые. Юноша держался с ними по-хозяйски и вел себя нагло. Женщины, в свою очередь, робели.
Пришли мужчины, раскрасившие тела, и заполнили шалаш запахом высыхающей глины. Вдобавок они принесли с собой пьянящий запах черных тел и муравьев. Чуть в отдалении, в той расщелине, где встали лагерем черные, вокруг утоптанной грязи водоема, под угасшей синевой неба, раздалось пение, и женщины в клетке из веток принялись нервно теребить длинные волосы под мышками, глаза их засверкали в полумраке.
Пение, монотонное как серая земля, как серое дерево, взмывало внезапными вспышками страсти, потом угасало как угли костра. Пыльные голоса замирали. Снова оживали. Один голос вплетал в песню веселые нотки, расцвечивая напев яркими попугайскими перышками. Большие, неуклюжие пеликаньи голоса расправляли медленные крылья. Еще раздавались смех юных голосов и хихиканье черных женщин.
— По крайней мере, я намерен понаблюдать за этой церемонией, — объявил немец, вспомнив о научной цели экспедиции.
Он начал расплетать свои длинные ноги.
— Нет! — воскликнул Джеки неожиданно высоким, уверенным голосом. — Нет-нет. Не сейчас.
И они продолжили сидеть. Через просветы в черных ветках синее сливалось с синим, пока глубина не потеряла всякий смысл. Летали искры. Пахло горячей золой и холодными звездами.
Пока не настал конец.
Определенно, пение кончилось.
— Слышите, эти черные язычники уже не поют? — спросил Гарри Робартс, нескладный белый парнишка.
Джеки ушел, сопровождаемый своими двумя женщинами, теперь такими же холодными, как мертвые ящерицы.
Казалось, тишина подарила белой троице свободу, и тогда Фосс подошел к двери и выглянул наружу.
— Фрэнк, Гарри, посмотрите-ка на это небесное явление! Что бы ни случилось, оно слишком прекрасно, чтобы его пропустить.
Голос немца дрожал, пытаясь порвать узы чужого языка. Постепенно одеревенение спадало с него, и он возносился в глубины света.
— Господи, сэр, что же там такое? — спросил Гарри Робартс.
— Очевидно, комета, — ответил Лемезурье.
Настаивать на дальнейших объяснениях Гарри постеснялся, оставшись в благоговейном невежестве. Она была красивая. Она захватила его целиком.
Темнота наполнилась сомнениями и приглушенными голосами. Ветви деревьев или черные руки подрагивали, а Фосс все смотрел на стремительную блуждающую звезду, зачарованный необъятностью неба. Его иссохшийся рот жадно пил темную синеву.
— Да, конечно, комета! — никак не мог успокоиться он.
Молча вошел Джеки.
— Почему ты боишься? — спросил Фосс.
Черный застыл на месте, потом с помощью жестов и нескольких слов стал разыгрывать историю Великого Змея, предка всех людей, который в ярости спустился с севера.
— И чего же нам ждать? — шутливо поинтересовался Фосс. — Что нам сделает этот злой змей?
— Змей съесть, съесть! — вскричал черный мальчик, щелкая в темноте белыми зубами.
Фосс взвыл от удовольствия.
— Значит, черные нас не убьют? — спросил Гарри Робартс. — Мы спасены?
— Если нас не сожрут черные, — ответил Фосс, — или Великий Змей, то рано или поздно нас все равно кто-нибудь съест. Возможно, друг. Человек — лакомый кусочек.
