Итак, Белла возвращалась к своей упорядоченной и счастливой жизни. Ей очень повезло, уверяла она себя, во всем, в частности в том, что их пребывание в Сиднее позволило ей снова наслаждаться обществом кузины, которая могла приходить по воскресеньям на обед, а в редких случаях даже брала экипаж, чтобы провести вечер за чаем и музыкой.
Несмотря на то что жизни столь несхожие лишь усугубляли разницу их характеров, обе женщины все еще жаждали любви друг друга. Белла славилась щедрой и покладистой добротой. Она соглашалась даже на самые неприятные предложения, если думала, что вреда от них не будет и это обеспечит ей всеобщую любовь. В глубине души ее весьма волновало, что о ней думают другие. Лора, напротив, славилась бесприветностью. Ей скорее нравилось, что ее не любят. Понимаете, всему причиной ее образ жизни, извинялась перед друзьями миссис Рэдклиф, ведь директриса должна держаться совершенно по-особому. Дело в том, что после смерти обеих мисс Линси Лора Тревельян унаследовала Академию юных леди на краю Суррей-Хиллз.
Умерли очень многие, внезапно осознала Белла Рэдклиф, стоя тревожным утром посреди рощи камелий своего отца. Думать о смерти она дозволяла себе редко, будучи постоянно занята утренними визитами или вечерними приемами, заботой о детях или о себе самой в ожидании очередного младенца. И вот теперь, в обсаженной кустами аллее, разум ее задыхался от заброшенных мыслей, как неухоженный сад страдает от палой листвы. Белле пришлось вспомнить морщинистое лицо матери и ее советы, хотя мать покоилась в могиле уже много лет, а советы ее оказались ошибочны. После продажи дома мистер Боннер снял жилье на Бент-стрит, где о нем заботилась одна порядочная женщина. Выживший из ума старик радостно выбегал на улицу и вцеплялся в прохожих, чтобы обсудить с ними погоду, при этом очень обижался, если его предсказаний не ценили. В принципе, Белла Рэдклиф любила отца, однако ей пришлось признать, что он сделался чрезвычайно утомителен.
В ужасе от собственных недобрых мыслей миссис Рэдклиф с облегчением встретила натиск младших детей, ринувшихся по дорожке ей навстречу после уроков латыни, французского или исполнения музыкальных гамм, чтобы зарыться в ее роскошное тело своими жесткими, перепачканными чернилами тельцами.
До чего же она любила свое потомство! Миссис Рэдклиф обожала своих детей до такой степени, что порой ей приходилось себе напоминать, что ее муж — их отец и имеет право на долю любви. И вот теперь вокруг нее радостно вопили и толкались сразу несколько детишек.
— Мы пробовали молочный пунш! — кричали они.
— Можно мне не ложиться спать сегодня?
— Я тоже не лягу!
— Кто сказал?
— Я!
— Если не перестанешь пинаться, Том…
— Хватит! — велела миссис Рэдклиф.
Одна лишь Лора, самая старшая, которая сопровождала детей не в качестве сестры, а скорее как сошедшая с небес богиня, хранила величественное молчание. Под локонами взрослой прически тайной становилось практически все.
— Спать не ляжет никто, — объявила миссис Рэдклиф тоном справедливой и мудрой матери. — Конечно, кроме малышей, и некоторые из вас смогут остаться подольше, в зависимости от возраста. Согласитесь, это вполне справедливо.
Разделяли они на сей раз ее мнение или нет, но все признавали, что у их матери — самые прекрасные идеи, и это могла быть одна из них.
Миссис Рэдклиф решила устроить прием, на который пригласит только тех, кого хочет. Поскольку она всегда стремилась видеть в людях лишь лучшие стороны, компания ожидалась разношерстная: богатые с бедными, что уже само по себе достаточно рискованно, прошлые с настоящими, что могло быть еще неприятнее, старые с молодыми, на почве чего могли взойти семена горечи и жестокости. И все же миссис Рэдклиф настроилась твердо. Никаких особых развлечений она не намечала, решив вновь довериться своему мягкому и доверчивому нраву и предоставить гостям развлекать себя самим — просвещать друг друга беседой, тешить слух музыкой, отвечать на вопросы на листочках бумаги, есть и пить в свое удовольствие, флиртовать или бродить в одиночестве по прохладному саду, что для некоторых является единственным времяпрепровождением на приеме.
Из всей этой пантомимы миссис Рэдклиф больше всего нравилось волшебное превращение, которое происходило не только с миром, но и с ней самой. Когда пала ночь и из-за деревьев выплыла луна, руки женщины стали горячими и детскими, не считая звяканья холодных колец.
— Белла! — позвал муж. — Белла! — крикнул он на весь замерший в ожидании приема дом. — Твой песик облегчился прямо на мой ботинок.
— Ох, Том! Должно быть, там просто грязь. Или ты видел собственными глазами, как он это делает?
— Виноват твой мопс, — решил мистер Рэдклиф. — Я в этом убежден.
Как и всегда.
— О боже! — воскликнула его жена, озабоченная совсем иными делами.
— Я не собираюсь отвечать за катастрофу, которую ты тут затеваешь, — проговорил Том Рэдклиф, стоя в ожидании гостей при голубом газовом свете.
— От тебя этого никто и не требует, — ответила Белла, чуть вздернув подбородок.
Не то чтобы она была чересчур уверена в своих силах, просто надеялась, что все наладится само собой.
Мистер Рэдклиф не смог сдержать улыбки, одновременно радуясь своему превосходству и ослепительно красивому лицу жены. Он был весьма доволен ею, а еще больше собственной прозорливостью при выборе невесты.
Белла, которая всю жизнь отражала солнце, в этот раз излучала лунный свет. Благодаря всевозможным ухищрениям искусной портнихи, включая разумное использование перламутра, она мерцала, как голубая вода. Словно сама луна пролилась ей на волосы ливнем одобрения, и когда женщина проплыла по изменившейся комнате, пышная белая роза покорно уронила к ее ногам подношение из лепестков.
Ночь вступала в свои права. В открытые окна врывались мощные запахи жасмина и питтоспорума, и младшие дети настолько опьянели от этих ароматов, что сонно хватались за фижмы материного платья, лишь бы не упасть.
— Вам пора, — ласково сказала она, разжимая детские пальчики.
Потом поцеловала каждого, и их унесли. Иначе малыши, решила Белла, улягутся вповалку и рискуют угодить кому-нибудь под ноги.
Вскоре начали прибывать гости.
Общество собралось весьма выдающееся, и все громогласно восхищались откровенной красотой миссис Рэдклиф, в то же время поспешно подмечая ее недостатки. К примеру, шея Беллы, которой чужие матери всегда предрекали самое худшее, явно погрузнела. Если высший свет обошел вниманием благородство ее взгляда, то лишь потому, что подобные достоинства смущают и даже уничтожают иллюзию его могущества. Белла в своей простоте душевной искренне восхищалась беспечными и ничтожными созданиями, воображая, будто они нашли ключ к определенной свободе, испытать которую ей не довелось и уже не доведется, потому что не хватит смелости. Эта робость, ничуть не умалявшая красоты Беллы, напротив, увеличивала ее в глазах щеголих, возвращая им утраченную было силу. Они восклицали:
