Но Лора сказала:
— Думаю, если дядюшка пожмет ему руку сам, этого вполне хватит.
— До чего же вы странные! — заявила Белла.
Она только начинала подозревать, что существуют такие места, куда ей входа нет.
— Вот бы я была свободной, как та чернокожая женщина, — заметила Белла. — Я осталась бы ждать ветра. Прождала бы всю ночь, если нужно. И посмотрела, как отчалит корабль.
— Нежели для тебя это настолько важно? — спросил Том Рэдклиф, которому впервые наскучила Белла, и он понял, что так будет еще не раз.
— Вовсе нет! — вскричала она.
— Успокойся, Белла, — проговорил ее отец, не желая понимать этих экзальтированных барышень.
— Дело вовсе не в корабле! — воскликнула Белла.
Дело было в том, что ее хмелила жизнь и таинственное вино, которое выплескивалось из душ тех, кого она любила и кого, пожалуй, никогда не узнает в полной мере.
— Корабль меня не волнует, — продолжала настаивать она, — как и те, кто на борту. А тебя, Лора?
Лора Тревельян потупила взгляд.
Из этой неловкой ситуации их выручил сам Фосс, который подошел к мистеру Боннеру в порыве несвойственной ему внимательности и сказал:
— Сожалею, что мое отбытие вызывает столько неудобств, однако над ветром я пока не властен.
Мистер Боннер, гадавший, над чем же теперь властен он сам и почему отпор ему дает даже собственная дочь, засмеялся и ответил:
— Мы как раз собирались исчезнуть. При подобных обстоятельствах вы бы и не заметили нашего отсутствия.
Немец стиснул руку мистера Боннера, и последний совсем приуныл. Вот, значит, как с ним все обращаются.
— Я буду помнить вашу доброту! — сказал Фосс.
Определенно, этот заурядный человек начинал ему нравиться.
Не доставлю ему такого удовольствия, решил мистер Боннер, словно угадав его мысли.
— Если вам понадобится хоть что-нибудь, — поспешил добавить коммерсант, — непременно поставьте нас в известность.
Он тут же переключился на свои текущие дела, вспомнив про упаковочные иглы.
Белла обрадовалась, что проводы приняли более личный характер.
— Можете прислать мне копье дикаря, — воскликнула она со смехом, — со следами крови!
Кровь играла в ее жилах, мысли мелькали разноцветными картинками.
— Обязательно, — с важным видом кивнул исследователь и тоже рассмеялся. — Прощайте, Том, — продолжил он, схватив за руку лейтенанта, который вынужден был согнуться в седле со всей возможной мужественностью: от этих иностранцев никогда не знаешь, чего ожидать.
— Прощайте, старина Фосс, — сказал Том Рэдклиф. — По вашем возвращении непременно закатим достойную пирушку. Лет эдак через пять.
Последнюю фразу ему пришлось прокричать, потому что крупный мерин под ним низко опустил голову и натянул поводья, как делали все лошади Тома Рэдклифа, когда их хозяин выступал на передний план.
— Через пять лет! — блеснули крепкие зубы.
С лошадей полетела пена.
— С бородой через руку, — засмеялся Фосс, не слишком убедительно подстраиваясь под своего жизнерадостного приятеля.
Тем временем он прощался со всеми присутствующими. Пальчики Беллы Боннер едва скользнули по его руке. Он обменивался рукопожатием с женщинами, особенно столь юными, в обязательном порядке, но не без заминки.
— Том, будь осторожен! — взмолилась Белла. — Что за ужасная лошадь!
Раздался крик — норовистый конь хлестнул одну леди по лицу хвостом, и она ощутила во рту вкус пыли, шляпка сбилась набок. Пока все рассыпались в извинениях, Фосс улыбался и с удовольствием наблюдал за поднявшейся вокруг возней, в которой сыграл небольшую, хотя и неожиданно приятную роль. Потянувшись к мисс Тревельян, он взял ее за апатичную руку в перчатке. Завороженный движением и цветом, суматохой и смехом, смущением степенной женщины, укусившей коня за грязный хвост, он все-таки с грехом пополам пожал пальцы девушки.
Выждав для приличия, Лора отдернула руку. Если Фосс и не заметил, то лишь потому, что излишне увлекся.
Да и с какой стати должно быть иначе, подумала Лора, и все же затрепетала.
— Белла, — окликнула она безжизненным голосом, едва перекрывая шум, — давай уедем. Все уже сказано.
Вскоре компания тронулась в путь, Фосс поглядел им вслед и понял, что так и не поговорил с Лорой Тревельян. Он смотрел на невинный завиток волос на затылке, на плечи девушки, ничуть не свидетельствующие о силе духа, которую она явила тем странным вечером в саду.
Фосс стоял, облизывая сухие губы, будто хотел что-нибудь крикнуть ей вслед, но что?.. К тому же слова бы так далеко не долетели. Тем не менее, когда подошел Фрэнк Лемезурье с вопросом, требовавшим его участия, вид у немца был несколько смягчившийся.
— Разве нельзя хоть иногда принимать решения в мое отсутствие, Фрэнк? — спросил он.
— В чем дело, сэр? — воскликнул изумленный Лемезурье. — Когда это мои решения имели силу?
Фосс только рассмеялся в ответ.
До самого полудня публика бродила по пристани в ожидании ветра. Некоторые проклинали пыль, некоторые напились, рискуя угодить под арест. Один из зевак едва держался на ногах. Шляпу он потерял, однако с бочонком не расставался, прижимая его к груди как младенца.
Утром ему будет очень стыдно, заметил кто-то из добропорядочных граждан.
— Уж это мое личное дело, — проворчал тот, — к тому же пью я в последний раз, так что оставьте меня в покое.
— Последний раз таких, как ты, и губит, — сказала одна леди. — Знаю по опыту своего мужа. От выпивки он и умер, бедняга.
— Я умру не от этого, — сплюнул пропойца. — А если и так, буду только рад.
Почтенная леди, болезненно воспринявшая ситуацию, над которой была не властна, с негодованием поцыкала оставшимися зубами.
— Какой позор! — заметила она о том, от кого никак не могла отвязаться.
— Какой же это позор, ведь это мистер Тернер! — перебил подошедший Гарри Робартс.
— В чем еще меня обвиняют? — вскинулся человек с бочонком, потом добавил: — А, это ты, сынок.
— Мы совсем про вас позабыли, мистер Тернер, и если бы ветер поднялся, вы не смогли бы участвовать в экспедиции — корабль уплыл бы без вас!
— Такова моя судьба, — протянул Тернер. — Ветер на моей стороне. Или нет?
И дохнул с такой силой, что пекущаяся о нем леди мигом отпрянула на безопасное расстояние.
— Ну же, мистер Тернер, — принялся увещевать мальчик, — вы ведете себя не так, как следует. Пойдемте на борт, тихонько поднимемся, вы приляжете, глядишь, и полегчает.
— Мне и так легко! — заявил Тернер.
