Лора Тревельян прекрасно поняла, чего добивается Джадд: праздничная трапеза намечалась самая простая, без излишеств, мясо следовало есть руками, всем вместе, и тогда бы трапеза превратилось в акт восхваления.
По мере того как день подходил к концу и приготовления к пиршеству заканчивались, Фосс все сильнее мрачнел и злился.
Ночью, после того как зажгли костры и туша барана, которого съедят на Рождество, стала белым пятном на темном дереве, Джадд разогрел жир, швырнул на сковороду печень, приготовил и понес главе экспедиции.
— Вот кусочек славной печенки, сэр, поджарил специально для вас.
Фосс отказался:
— Благодарю, Джадд. Не могу — жара. Ужинать не буду.
Он действительно не мог есть: печень воняла.
Джадд отошел, и хотя сделал это как всегда уважительно, в глазах его блеснул недобрый огонек, а печенку он бросил собакам.
Оставшись наедине с собой, Фосс застонал. Принять смирение он не хотел и не мог, даже несмотря на то, что это было одним из условий, которое она поставила в письме, сохранившемся в его памяти до последней строчки. Некоторое время он сидел, обхватив голову руками. Он и в самом деле страдал.
Ночь выдалась тихая. Собаки почесывались и вздыхали, костры прогорели до углей, и тут раздался шорох травы и звук шагов: из темноты выплыло лицо Тернера.
«Зачем я вообще его взял?» — недоумевал Фосс.
— Поглядите-ка, сэр! — предложил Тернер.
— В чем дело? — спросил Фосс.
И тогда он увидел ручку сковороды.
— Ну и что? Какое мне дело?
— Это он! — хохотнул Тернер.
— Кто?
— Повар, наш мастер на все руки. Господь Всемогущий!
— Мне не интересно. Тернер, не валяй дурака! Иди спать.
— Не такой уж я и дурак! — Тернер ушел, хохоча.
Он был точно во хмелю: порой его проспиртованному организму никакой помощи извне и не требовалось.
Готовясь ко сну, Фосс продолжал гневаться на несчастного. Дело в Тернере, сказал он себе, хотя и знал, что все из-за Джадда.
Тернер это тоже знал, лежа в общей палатке. Кто-то уже храпел, а Джадд все ерзал на седле, которое использовал в качестве подушки.
— Послушай, Альберт, — окликнул Тернер. — Ты ведь не спишь, я слышу!
Тернер перевернулся на другой бок, и его тощее тело приблизилось вплотную к более крупному товарищу. Длинное лицо смотрело прямо на бывшего каторжника.
— Вспомни тот компас, что пропал в Джилдре и нашелся в твоей сумке!
Джадду не нужно было помнить — он и не забывал.
— Его туда подложил, знаешь ли, в лунную ночь один прусский джентльмен, который не виновен, потому что ходил во сне.
— Я в это не верю, — сказал Джадд.
— Я тоже, — продолжил Тернер. — Он был гол как лунный свет и костляв как Господь. Только глаза его меня не убедили.
— Раньше ты молчал, — заметил Джадд.
— Ждал случая, — ответил Тернер. — Сведения-то ценные.
— Я в это не верю, — отрезал Джадд. — Спи давай.
Тернер хохотнул и откатился.
Джадд лежал в том же положении до тех пор, пока не заломило кости, и под конец все же уснул.
Потом уже спали все, а если и просыпались, то вспоминали, что скоро Рождество, и засыпали еще крепче.
Около полуночи подняли шум дикие собаки, переполошили собак в лагере, и те завыли в ответ. Ночь выдалась темная, в небе виднелись желтые всполохи идущей стороной грозы. Подул ветерок, звери волновались все сильнее и отрывисто взвизгивали.
Фосс и сам встревожился, вскочил и принялся искать своих черных провожатых, свернувшихся как звери у погасшего костра. Судя по открытым глазам, они напряженно размышляли над чем-то очень важным. Если бы только Фоссу удалось проникнуть в их помыслы, ему было бы спокойнее.
Старик Дугалд резко отвернулся и выпалил:
— Я болеть, болеть!
И потер живот под обрывками своего несуразного фрака.
— Может, ты что-нибудь слышал, Дугалд? Это могли быть дикие собаки?
— Не собаки, — ответил Дугалд.
Так кричат, объяснил он, черные, задумав недоброе.
С неба падали крупные капли дождя, земля гудела, трава шуршала.
— Это наш скот! — понял Фосс.
Такой шум могло издавать стадо — испуганное стадо, которое оставили пастись чуть поодаль от лагеря.
— Черный человек не хорошо в это место! — простонал Дугалд.
Фосс вернулся в палатку, взял ружье и окликнул своих провожатых:
— Идемте, Дугалд, Джеки! Мы смотреть коровы.
Черные все так же завороженно глядели на угли. Они отвернулись от темноты и вплотную придвинулись к костру, касаясь щеками пыли. Темнота — место для зла, поэтому они предусмотрительно ее избегали.
Фосс шел по долине довольно долго, но ему встречалась лишь обширная, влажная тьма. Один раз он наткнулся на корову с теленком, которая испуганно фыркнула и побрела прочь. Больше ему не попался никто.
— Nutzlos!
[20] — воскликнул он с холодной яростью и разрядил ружье раз или два в направлении, куда предположительно увели стадо. В лагере навстречу ему вышли Лемезурье и Пэлфримен, разбуженные выстрелами и собачьей истерикой.
— Вероятно, скот угнали туземцы, — объявил Фосс. — Покамест мы ничего не можем поделать.
Сидевшие у костра Дугалд и Джеки слушали его слова. Им казалось, что голос белого человека доносится из земли.
Так началось Рождество.
Утром выяснилось, что угнали большую часть стада. Дугалд, вновь обретший первобытную обходительность и своего рода степенную предприимчивость, сказал, что Джеки мог бы взять лошадь и поискать (якобы у Джеки нюх на украденных коней), и Фосс принял это предложение в качестве временной меры, если не выхода из создавшейся ситуации.
Остальные тихо радовались, что им нет нужды утруждаться самим в такое светлое, радужное утро. После завтрака — скромного, хотя и сытного — Гарри Робартс принес заранее припасенный флаг и привязал его к палке, и тот изрядно провис. Тут же кто-то стал напевать, другие подхватили и спели «Боже, храни королеву».
Немец в малиновой рубашке наблюдал за ними не без удивления, и в то же время вполне добродушно. Услышав гимн, он невольно подобрался.
Пэлфримен достал молитвенник и объявил о своем желании провести англиканскую службу.
И тогда Фосс сказал:
— Пэлфримен, вряд ли к этому стоит принуждать всех присутствующих. Будет предпочтительней, если каждый выберет свой способ для отправления культа. Так-то, — заключил он, оглядев участников экспедиции.
