Подобное обращение с драгоценной мукой, несомненно, огорчило бы Фосса, дарителя, если бы не запах жареной баранины.
— Это же обед! — вскричал Гарри Робартс, напрочь позабыв подробности его приготовления.
Джадд разложил тушу барана над углями в неглубокой канавке, мясо обжарилось до золотистого цвета, сочилось соком и шкварчало. Барашка порубили на крупные куски и раздали всем членам экспедиции, которые на сей раз не стали обгладывать кости дочиста, а побросали их собакам. Вскоре все наелись до отвала и, тем не менее, нашли в себе силы умять жесткие пудинги, приготовленные Джаддом на скорую руку из муки с изюмом и сваренные в кипятке. В тот день радовались даже такому угощению. После пиршества люди лежали в траве и приукрашивали истории из своего прошлого; конечно, им мало кто верил, зато слушали с удовольствием.
Фосс спустился с небес на землю и благодушно взирал на свое прошлое сквозь дымку лет.
— Помню, в доме моих родителей стояла зеленая печь. То есть облицованная зеленой плиткой, на которой были нарисованы свирепые львы, здорово похожие на тощих котов, как казалось мне в детстве.
Члены экспедиции отяжелели от обильной еды, размякли под влиянием Рождества и с удовольствием слушали немца: увлекательных историй сейчас и не требовалось, всех устраивали разрозненные, плавно сменяющие друг друга картинки из прошлого, доступные даже самым простым умам.
— Вокруг этой зеленой печки мы и рассаживались на Рождество: сородичи, знакомые, старухи, живущие у нас из милости, подмастерья моего отца. Мы пели рождественские песни. Непременно ставили праздничное дерево, Tannenbaum
[21], пахнущее так, как всегда пахнут подобные деревья, истекая смолой из свежих ран. Посреди всего этого веселья и сладостей, которые передавали по кругу, и горячего вина, я слушал улицы — на пустые улицы падал и падал снег, пока мы не терялись в Рождестве окончательно…
Немец помолчал.
— Так вот, — проговорил он. — Теперь то же самое. Не считая снега, selbstverständlich
[22]. Тогда был снег.
— И мы не потерялись, — счел нужным добавить Джадд.
Некоторые рассмеялись и сказали, что полной уверенности у них нет. В тот момент им было все равно.
— Что вы тогда кушали, сэр? — спросил Гарри Робартс.
— На Рождество, конечно, гуся. А накануне праздника всегда подавали отменного карпа.
— Что такое карп, сэр?
Разве мог ему ответить немец, который мыслями унесся далеко-далеко?
Прохладным вечером, когда люди вышли из оцепенения, навеянного мясом и мечтами, Фосс попросил Джадда его сопровождать. Они оседлали лошадей и двинулись в направлении, которое выбрал Джеки для поисков пропавшего скота. Вскоре они оставили позади приятную долину, где расположились лагерем, и въехали в мертвые земли: лошади постоянно спотыкались, попадая копытами в норы и рытвины, погружались в рыхлую землю по самые бабки.
Как-то раз на этом тяжелом пути лошадь Фосса испугалась змеи. Встретить живую змею посреди мертвой пустыни было удивительно. Лошадь тут же вздыбилась и отскочила в сторону, сверкая белками глаз и судорожно дыша. Немец задел головой за сук мертвого дерева, оцарапав левый висок и лоб, — в общем-то, ерунда, ничего серьезного, подумал он сперва, если бы не кровь, хлынувшая прямо в глаза.
— Рану надо перевязать, сэр, — сказал Джадд, заметив, как немец утирает кровь.
— Ерунда, — отмахнулся Фосс.
И поморщился. Кровь потекла сильнее и закапала в глаза.
— Погодите! — велел Джадд.
Как ни удивительно, Фосс повиновался. Оба осадили лошадей и спрыгнули на землю. Каторжник взял платок, который недавно выстирал в реке у лагеря, и приготовился перевязать немцу голову.
«Стоит ли ему это позволять?» — задумался тот.
Впрочем, он уже подчинился. Фосс склонил голову. Он ощутил запах мятого, но безупречно чистого платка, который неспешно сушили на траве, на солнце. Совсем рядом он услышал дыхание каторжника.
— Не слишком ли туго, сэр? — спросил Джадд.
Хотя он изрядно поднаторел в служении другим, при подобных обстоятельствах Джадд порой испытывал слабость настолько приятную, что умелые руки его подводили.
— В самый раз. Пойдет, — ответил Фосс.
Немец знал, что отдать себя в руки другого — одно из искушений бренной плоти. Он содрогнулся.
— Англичане в таких случаях говорят, что кто-то прошел по вашей могиле? — спросил он со смехом.
— Есть такая поговорка, — ответил каторжник, отрешенно осматривая повязку.
Они снова сели на лошадей и двинулись в путь, и Фосс задумался, сколько же себя он отдал ей. Губы молодой женщины сложились в улыбку. Они выглядели непривычно полными и участливыми. Похоже, одобрение вскружило ему голову: он принялся беззастенчиво созерцать ее удовольствие, находя в этом особое наслаждение. Они купались в одном сиянии, исходившем теперь от доселе тусклой земли…
— Полагаю, сэр, дальше наш путь будет весьма труден, — перебил Джадд, продвигаясь чуть впереди.
— Лично я полностью уверен в наших компаньонах, — заявил немец.
Они продолжили ехать, и мягкая вечерняя тишина привела обоих в благодушное настроение.
На берегу пересохшей реки они вскоре наткнулись на Джеки с семью коровами — все, что осталось от украденного стада.
— Ты везде смотрел? — взорвался взбешенный Фосс.
— Везде смотрел, — повторил Джеки, справедливо заключив, что именно желает услышать от него немец.
— Можем прочесать местность с утра, все вместе, — предложил Джадд, — глядишь, перехватим еще нескольких.
Вечерело, и больше ничего было не поделать, кроме как собрать жалкие остатки стада и отогнать обратно в лагерь.
Утром план каторжника приняли все, за исключением Пэлфримена, который занимался орнитологическими образцами, собранными в долине. Он сидел за работой под деревом, сметая мух с аккуратно обработанных птичек метелкой из листьев. Немец даже рассердился, увидев его за этим занятием.
— Пожалуй, вам действительно лучше остаться, Пэлфримен, — задумчиво проговорил он, — будете охранять лагерь от мародеров.
Фосса продолжало раздражать все и вся, особенно Джип — крупная сука, наполовину ньюфаундленд, которая сунулась под ноги его лошади и завизжала.
Кроме обглоданных скелетов двух бычков в ходе поисков не нашли ничего, поэтому через несколько дней было решено свернуть лагерь и возобновить путь. Похоже, от пребывания в этой приятной долине выиграл лишь Пэлфримен: когда рождественская передышка закончилась, Тернер страдал лихорадкой, двое других участников экспедиции маялись от укусов насекомых. Пэлфримен изо всех сил скрывал радость от своих изысканий, но обмануть Фосса ему не удалось.
