Однажды Фосс и Джеки обнаружили среди деревьев платформу из покрытых листьями стволов, скрепленных полосами коры. Они все еще разглядывали это сооружение, когда их нагнали Джадд и Гарри.
— Мертвые люди, — пояснил мальчик-абориген, и из рассказа стало ясно, что его народ кладет своих мертвецов на такие платформы и ждет, пока душа покинет тело. — Все уходить. Все!
Улыбаясь, он сложил ладони в форме остроконечного зернышка, прижал к груди и с громким свистом открыл их навстречу небу, так что сияющая белая душа и в самом деле ринулась ввысь и затерялась в круговороте синевы.
Те, кто слышал и наблюдал за ним, дальше поехали в задумчивости. В таком пейзаже предаваться мыслям о смерти было легко.
Толстокожий Джадд, чья душа обрела покой вовсе не через расставание с телом, а благодаря возвращению в него, предпочитал осмысливать иллюзии аборигенов сквозь призму жизни. Будучи привязанным к земным делам, он часто обращался к ним в пути и поэтому в тот день, когда отряд начал взбираться на кварцевые скалы, вспоминал свою жену, пахнущую хлебом и мылом, с родинкой возле носа, в которой росло три маленьких волоска. Как ни странно, раньше он этого не замечал, как и многого другого, упущенного им за прожитые вместе годы. Они прошли как во сне, но и в этом сне он жил. Достаточным свидетельством тому стали его сыновья. Златокожие юноши носились галопом к водопою на лошадях без седел, в дымных сумерках сгоняли овец, в положенное время обрезали хвосты ягнятам, ловя брызги крови смеющимися губами… Внезапно у него заныли ребра и старые шрамы. Кошка-любовь поразила Джадда руками его собственных великих сыновей.
Страстно желая земной любви, Джадд довольно грубо ударил Гарри Робартса, поранив колено мальчика своим стременем, потому что ехали они бок о бок.
— Посторонись, сынок! — рассердился Джадд. — Ты едешь так близко, что мы рискуем вовек не расцепиться.
Парнишка опустил глаза и отодвинулся.
— Я нечаянно, — насупился он.
— Какая разница, если это опасно!
Джадд постепенно привязался к этому дурачку. Из жалости, как объяснял он, и в лагере старался отрезать от тощей баранины или сушеной говядины кусочек получше, клал в миску Гарри и уходил. В силу обстоятельств отношения между ними в целом оставались уважительными, хотя мальчик принимал их за неимением лучшего, а мужчина часто раздражался и иногда даже презирал своего приятеля.
И вот теперь, когда они снова ехали вдвоем, выяснилось, что мальчик все еще думает о недавно обнаруженной на дереве платформе и о переселении душ аборигенов, потому как он с мечтательным видом прошептал:
— Вы видели, как она взлетела, мистер Джадд, когда Джеки раскинул руки?
— Видел что? — не понял тот.
— Белую птицу, очень быструю.
— Ну вот, у тебя начались видения!
Парнишка хихикнул и хлопнул лошадь поводьями по холке.
— Разве вы ее не видели? — упорствовал он.
— Не-а!
Бычок впереди споткнулся и упал, они бросились подталкивать его и пинать, пока тот не поднялся. Когда он снова пошел, Джадд вернулся к разговору:
— Лучше бы тебе рассказать о своем опыте с птицами мистеру Фоссу. Ему будет интересно.
Если уж воск должен быть воском, то кто сможет удержаться, чтобы не стиснуть его в кулаке, а Джадд был всего лишь человеком.
— Только не мистеру Фоссу! — заявил Гарри. — Ни за что!
— Мистер Фосс понимает в таких вещах, — улыбнулся Джадд.
— Потому и не скажу!
— Или же он будет вечно над тобой глумиться.
— Да, — ответил Гарри.
Очевидно, фигура Фосса заключала в себе все возможные варианты развития событий.
Джадд сделался молчалив, как кусок кожи. Ему хотелось что-нибудь подарить парнишке, и он вспомнил про лупу с ручкой из эбенового дерева, которую хранил много лет в замшевом мешочке.
Они ехали вверх по склону, тонули в вековечной пыли и спотыкались о камни, и тут Джадд что-то снял со ствола дерева.
— Держи, Гарри, — сказал он и протянул сжатую ладонь. — Вот тебе подарочек.
В отсутствие лупы он был вынужден довольствоваться тем, что есть.
— Что там? — спросил мальчик, осторожно касаясь волосатого кулака.
— Нет, — рассмеялся Джадд, краснея под слоем грязи. — Закрой глаза, открой рот!
Когда Гарри послушался, он положил ему в рот кусочек смолы.
— Ай! — вскрикнул парнишка, скривившись.
— Не плюй, — предупредил Джадд. — Попробуй пожевать.
Он сунул себе в рот такой же кусочек, чтобы доказать его съедобность.
Они ехали и жевали смолу, которая была почти совсем безвкусной, разве что немного горчила. И все же теперь между ними стало больше общего — смола и процесс ее пережевывания объединяли, успокаивали. Разъезжая по сверкающему склону, они осторожно подталкивали ослабевший скот пальцами ног, пока Гарри не поднял взгляд и не увидел на скальном выступе Фосса, смотрящего не на него, а вдаль.
Парнишка глядел на него во все глаза, и солнечные лучи, отражавшиеся от окрестных скал, создавали впечатление, будто немец вот-вот растворится в свете. Фосс сидел на вершине безупречный и бесплотный, словно какое-нибудь божество.
— Нам туда никогда не подняться! — мрачно пробормотал Гарри Робартс.
— Вряд ли он этого хочет, — заметил Джадд.
Парнишка готов был спрыгнуть с лошади и мчаться наверх, обдирая коленки. Устыдившись своего непостоянства, он тут же выплюнул остатки горьковатой и теперь такой неприятной смолы.
— В самом конце я стану к нему ближе всех! — воскликнул Гарри. — Буду сидеть под платформой. Буду учить языки.
— Ты сбрендил! — заявил Джадд.
От сказанного стало неловко обоим, потому что либо это была правда, либо полуправда, и неизвестно еще, что хуже.
— Сбрендил, — повторил Джадд, ударяя лошадь грязной ладонью. — Сперва птицы, теперь вот языки. Какие же языки ты выучишь, Гарри? Немецкий? — рассмеялся он натужно.
— Не важно, могу немецкий, могу любой другой. Я научусь говорить так, чтобы мистер Фосс понимал меня, и расскажу ему о том, что у меня внутри.
— Какая же у тебя цель? — спросил Джадд, глядя на недоступную скалу.
Он помрачнел.
— Я не умею ни писать, ни говорить. То ли дело мистер Лемезурье! Он все записывает. Я видел его книжку.
— Неужели? И что он там пишет?
— Откуда же мне знать? — рассердился Гарри. — Я умею читать только большие буквы.
Мужчина и мальчик продолжали трудный подъем, сидя на одинаковых лошадях.
— Он ведет путевой дневник, — наконец решил мужчина. — Как мистер Фосс.
