— Если вы умираете, Фрэнк, — сказал Фосс, — то куда удобнее делать это в пещере.
— Мне все равно, здесь или там, — ответил Лемезурье.
И все же его заставили подняться на ноги.
Последняя часть отряда переправлялась молча, медленно. По бокам плыли Фосс и Пэлфримен, придерживая хвосты лошадей. Но у наблюдателей перехватывало дыхание и разыгрывалось воображение именно при взгляде на центральную фигуру, точнее, на авангард процессии. Лемезурье был бледен как воды реки. Иные зрители даже задавались вопросом, знают ли они его вообще. Желтые пальцы левой руки впились в иссиня-черную гриву, в правой, поднятой высоко над головой, он держал книжку, завернутую в непромокаемое полотно. Больше всего он походил на человека, занятого исполнением особо торжественного ритуала.
В основе этой мистической переправы лежала настолько мощная эмоциональная напряженность, что появление твердой земли под ногами стало для больного потрясением: его буквально вырвали из транса, и если бы не руки товарищей, он рухнул бы в грязь.
Все перебрались благополучно, и Пэлфримен хотел предложить помолиться, однако понял, что в данном случае это будет неуместно, тем более что после окунания в ледяную воду он вообще сомневался, сможет ли подобрать подходящие слова, потому как совершенно замерз и утратил последние силы. Пребывая в оцепенении, разум его начал искать замену молитве, с помощью которой мог бы выразить благодарность, и тут вдруг Пэлфримен увидел побитый котелок и потрескавшуюся, размокшую седельную сумку. Эти предметы простой формы и скромного назначения, подвергшиеся действию стихий, придали всему особый смысл и усилили в нем чувство благодарности и доверия до такой степени, что он решился предложить их образы Богу и сразу утешился, осознав, что его намерение вполне допустимо.
Тем временем все, кто мог, принялись тащить за веревки опрокинутый плот, и с огромным трудом им наконец удалось вытянуть его на берег. Любой груз, который не смыло, пока плот был вверх ногами, пришел в столь плачевное состояние, что дальнейшее использование его вызывало серьезные сомнения. Остатки муки превратились в голубоватый клейстер.
Джадд подошел к главе экспедиции и с безукоризненной скромностью произнес:
— Мистер Фосс, должен признаться, я взял на себя смелость разделить муку на две части. Вторую половину мы переправили на мулах. В каком она состоянии, еще предстоит выяснить, но может статься, она не даст нам умереть с голоду, когда с провизией станет совсем туго.
На что Фосс церемонно ответил:
— Вы поступили правильно, Джадд, и дальновидно.
От дальнейших замечаний он воздержался.
Из-за перенесенных испытаний всем стало хуже, и как только мулов и лошадей разгрузили, расседлали, стреножили и отпустили пастись, люди с радостью забились в пещеры. Лишь поздно вечером, обсушившись у костров и поев похлебки из муки, приготовленной Джаддом, они обратили внимание на наскальные рисунки. В красных отблесках огня те казались великолепными. Простота и реалистичность символов проступала настолько явно, что каждый понимал их в соответствии со своими нуждами и уровнем развития.
Тернер разразился грязной бранью, сплюнул и заявил:
— Старину кенгуру не спутаешь ни с кем. Уж об этом они позаботились! — Он снова плюнул, на сей раз прямо на рисунок, но камень и охра быстро впитали слюну, и никому не пришлось негодовать долго. — И бабы тут, да? Или это крикетные биты?
Так Тернер сидел в отблесках костра и гадал, как бы ему нарушить вынужденное воздержание. Ральф Ангус, прикорнувший рядом со своим распутным другом, посмотрел на рисунки и почти тут же отвел взгляд. Молодой помещик испугался бы того, что видит, если бы поспешно не убедил себя в собственном превосходстве.
Гарри Робартс, напротив, сразу понял, какой именно смысл несут рисунки. Лишения, которые ослабили его тело, усилили проницательность и ясность ума, благодаря чему он теперь шагал по иссохшей траве во главе вереницы охряных охотников. Утро выглядывало из-за деревьев, звуки терялись в жемчужном тумане, стелившемся по земле. Бледные ступни мальчика мерзли от росы.
Или он стоял перед другим рисунком и приступал к толкованию:
— Смотрите, этот человек умирает. Они вонзили копье в его сердце. Вот оно, прошло через спину у лопаток.
В самом деле, маленькая рыбья косточка бледно-красного цвета вошла в иссохшую грушу, которая вскоре загремит костями. Парнишка провел пальцем между линиями, чтобы прикоснуться к кожистому созданию.
— Гарри, ты уверен, что это именно спина? — скептично спросил немец.
— Конечно! — ответил Гарри. — Так он не ждет беды. Другие сговорились у него за спиной.
— Другие парни не такие, как этот. Рисовать. И парень умирать, — сказал Джеки, сидевший, опустив подбородок на колени.
— Как удобно! Нужно лишь нарисовать своего врага, Тернер, и тот умрет. Только и всего! — воскликнул Фосс и рассмеялся.
Хотя обращался он к Тернеру, шутка предназначалась также Джадду и Ангусу, сидевшим у того же костра.
Бывало, люди отказывались смеяться над шутками Фосса, поэтому он окликнул черного парнишку и ушел под дождь, искать уцелевших коз. Поймав парочку, он надоил молока и остаток вечера провел со своим пациентом, который был в бреду уже с полудня.
Лемезурье перетаскивал огромные тяжести. Он стонал и утирал с лица пот. Он бежал сквозь лес волос. Деревья опускали хвосты, но раскаивались в своей щедрости и резали ему руки, истязая их до последнего лоскутка водянистой кожи, которая постоянно возмущалась и визжала.
— Я просто не могу лежать и слушать! — вскричал Гарри Робартс и пошел в дальний угол, загаженный летучими мышами, куда крики не доносились.
Остальные тоже роптали, хотя и более сдержанно.
К утру Лемезурье стал бороться с огромной змеей, своим Королем, чью божественную силу не скрывали земные цвета его чешуи. Время окрасило клыки чудовища в желто-серый, и все же оно еще могло выгибаться как радуга, восставая из грязи скорби. В какой-то момент больной или провидец поцеловал склизкую пасть, и из нее дождем посыпались бриллианты.
— Вам меня не ограбить! — крикнул он, собирая желтыми пальцами пыль у самого костра.
Он даже до углей добрался, и тут Фосс встал и обездвижил его, выдав двойную дозу опия из оставшихся запасов. В той полной страданий пещере босой немец был мелким и тощим, но его огромная тень падала на всю стену.
Спящие лежали вокруг двух отдельных костров, за исключением Пэлфримена, который расстелил свое одеяло вдалеке, на равном промежутке от обеих групп. Долгое время он не мог заснуть, просыпался и ворочался, потом снова задремал. С превеликим удовольствием он сохранял бы нейтральность, в самом деле, только об этом и думал, только этого и желал маленький, слабый, никчемный человечек, которого сестра швырнула на клумбу с фиалками. Лежа среди мелких душистых цветочков, он отказался от ее поцелуев и предстал перед копьями в качестве очередной жертвы. Тесная пещера усиливала тоску. С одной стороны лежал Фосс, с другой — его сестра, в том самом плаще цвета пепла. К утру рука ее с неестественно вздутыми суставами коснулась его руки, и они пошли по углям вдаль, что причиняло ужасную муку, но ему нужно было терпеть, потому как больше он ни на что не годился.
