– Зоська, скотина, почему посуда не помыта? – так Малгоша разговаривала с сестрой. Обе давно привыкли к такому обращению, Зося просто молча начинала выполнять домашнюю работу и никогда не возражала старшей сестре. Пожаловаться было некому, мать никогда не интересовалась тем, как живётся её детям, а отца, как и других родственников, у Зоси давно не было.
Впрочем, взрослея, Зося чувствовала, что она – лишняя в этой семье. У матери появились какие-то секреты с Малгошей, они о чём-то шушукались, а Зося была им вроде как чужая. Да, Малгоша во многом повторяла свою мать, оттого, видно, они и сошлись в жизненных взглядах и приоритетах. Сама же пани Ванда считала, что Зосе ещё рано принимать участие в их разговорах. Надо пристроить одну дочь, считала она, потом и за судьбу второй можно взяться.
…В тот день Малгоша, как всегда, шла по дому Собчаков в поисках матери. Так было всегда – с детства она могла проходить в любой уголок дома только потому, что она – дочь пани Ванды. Та пользовалась неограниченным доверием графа Собчака (Малгоша уже знала, почему) и, соответственно, её дочь тоже. Под видом розысков матери Малгоша обходила весь дом, заглядывая туда, куда ей не положено было заглядывать и даже подслушивая под дверями. Обычно она, осторожно ступая по ковровым дорожкам длинных коридоров графского замка, прислушивалась к раздающимся из-за дверей голосам. Если было что-то интересное, она останавливалась и слушала. Так она узнавала все новости, и даже больше, чем ей положено было знать. В этот раз она тоже услышала разговор двух прачек и прильнула к щелочке в двери.
– Не переживай! Ну и что, что накричала на тебя пани Ванда? Сама она кто такая? Разве она сама когда-нибудь работала? Да откуда этой шалаве знать, что такое честный труд? Она же себе карьеру под Собчаком сделала. Этим и зарабатывала.
– Ну и что? А если она меня уволит?
– Не уволит! Кто так стирать умеет, что белье ослепительно чистое и белое? Только ты! Она, что ли, сама стирать за тебя будет? А на пани Ванду не обращай внимания, она от Собчака родила, вот и считает, что ей здесь всё дозволено.
– Неужто эта мегера родила от графа?
– А ты что, не знала? Ах, ну да, ты же у нас недавно. У неё же дочь от пана Анджея! Потому у неё и власть такая!
У Малгоши от такой новости перехватило дух. Забыв обо всём, она помчалась домой.
Малгоша не выпускала зеркало из рук несколько дней. Она искала в себе черты благородного рода Собчаков. Конечно же, это она дочь графа, а не малохольная белобрысая Зоська. Ведь не зря же мать ей даже думать запретила о графе Анджее – потому что он её родной отец. Теперь Малгоше стало многое понятно в её поведении. Она даже смирилась с тем, что её мать оказалась в близких отношениях с Собчаком. Оказывается, из этого и ей может выйти выгода.
Она находила в зеркале черты лица, бесспорно подтверждающие её родство с графом Анджеем. Теперь стало ясно, почему они с Зосей, казалось, две родные сестры, такие разные и непохожие: потому что Малгоша дочь другого отца – Анджея Собчака. Поэтому у неё такой твёрдый и независимый характер – панская кровь. Она всегда знает, чего она хочет и как этого добиться. Не то, что Зоська – дочь деревенского пьянчужки.
Рассматривая себя, Малгоша нашла в себе черты не только самого пана Анджея, но и пани Ядвиги и пана Ежи. Такое родство и сходство, понятное дело, не радовало, но что поделаешь – родня. Она смирилась с этим обстоятельством.
А что, если открыться отцу? Сказать, что она всё знает?… И попросить помощи?… А если не захочет, припугнуть его, что расскажет всё новой жене и всему высшему свету?…
Малгоша долго раздумывала, нужно ли ей торопить события. И наконец решила, что пока не стоит. Пусть всё идёт своим чередом и однажды жизнь сама расставит всё по своим местам. «Поговорить с ним я всегда успею, – рассудила она, – и шантажировать его – тоже. Посмотрим, как он себя поведёт, а вдруг и сам предложит помощь».
Данута стояла у окна своей спальни на втором этаже барского дома. Уже перевалило за полночь, а ей не спалось. Муж опять уехал без предупреждения, она, как всегда, не знала, куда и надолго ли. Глубокая обида на близкого человека разъедала ей душу. Хотелось плакать, но смысла в этом не было – слезами горю не поможешь, мужа к себе не привяжешь.
Маленький Янек крепко спал рядом в маленькой кроватке. Молодая мать не стала доверять его нянькам и кормилицам, как было принято в их среде. Из-за постоянных отъездов мужа она чувствовала себя такой одинокой, что не могла отпустить от себя свой маленький тёплый комочек. Всякий раз, когда хотелось разрыдаться от одиночества и чувства, что тебя предали, Данута брала маленького на руки и утыкалась лицом в его тёплый животик. От ребёнка пахло молоком, детством, покоем и умиротворением, это и успокаивало её, не давая перейти её взвинченному состоянию в истерические припадки. Она закрывала глаза, вдыхала запах своего дитяти и постепенно забывала о проблемах. На счастье, мальчик был спокойным, много спал, хорошо ел и никого не беспокоил. Он не кричал ночами и не маялся животиком, как другие дети. Данута была благодарна ему за это: хоть сын не заставляет её волноваться и нервничать.
Вот и сегодня вечером она, как всегда, баюкала сына и тихонько пела ему народную песенку на литовском языке, которую ей когда-то в детстве напевала мама:
Все реки каменистые,
Все реки каменистые,
Хей, все реки каменистые,
Неоткуда пить, неоткуда пить.
Привёл молодую жену,
Привёл молодую жену,
Хей, привёл молодую жену,
Не за что бранить, не за что бранить.
И побранил один раз,
И побранил один раз,
Хей, побранил один раз,
Плакала весь день, плакала весь день.
С того раза, не дай Боже,
С того раза, не дай Боже,
Хей, с того раза, не дай Боже,
Больше бранить не буду,
Больше бранить не буду.
Сам буду варить, сам буду печь,
Сам буду варить, сам буду печь,
Хей, сам буду варить, сам буду печь,
Сам детей буду рожать, сам детей буду рожать.
И попробовал один раз,
И попробовал один раз,
Хей, и попробовал один раз,
Больше пробовать не буду,
Больше пробовать не буду.
Янек уже спал крепким младенческим сном. Данута оставила его в кроватке и подошла к окну.
Она обхватила предплечья руками и долго так стояла, глядя в ночное небо. Оно было щедро усыпано звёздами, а круглая луна так озаряла парк перед графским домом, что было видно не только каждую аллейку в нём, но и кустики и скамейки. Про такие ночи говорят: хоть иголки собирай.
Взгляд её рассеянно блуждал по парку, когда вдруг ей показалось, что кусты зашевелились. В смятении, ещё не понимая, испуг это или наваждение, она всмотрелась внимательнее и вдруг увидела человеческую фигуру. Круглый диск луны так хорошо освещал тропинки, что Данута увидела человека в плаще с капюшоном, который прошёл по тропинке и исчез из её поля зрения. В имении никто так не одевался. Кто-то чужой пришёл сюда? Зачем? Масса вопросов пронеслась в её голове, но видение исчезло, оставив лишь недоумение: было ли оно на самом деле или это всего лишь ей привиделось.
