Нет, такая перспектива её не устраивала. Она прислушивалась ко всем звукам из-за дверей в надежде услышать что-нибудь этакое, чтобы можно было использовать в своих интересах. Но компромата ни на кого не находилось.
По ночам она не спала, ворочалась и обдумывала свою судьбу. И вдруг её осенило! Если она не дочь Анджея Собчака, значит, его сын Адам Собчак ей не брат! Следовательно, этим можно воспользоваться.
Она не спала до рассвета, продумала всё до мельчайших деталей. Есть два пути: либо женить его на себе, либо, ежели он откажется от неё, погубить его.
Не успели у Адама сойти юношеские прыщи, как он уже стал заядлым карточным игроком. Преферанс, бридж и покер манили его за зелёный стол. Не получая внимания от отца, он, имея деньги, стал частенько заглядывать в игорный дом. В его понимании именно так должен был выглядеть современный денди из состоятельной семьи: в цилиндре, с тросточкой и на пороге игорного дома. Именно там он самоутверждался среди толстосумов, не знающих, куда деть деньги и свободное время. Он сидел в клубах сигарного дыма, развалившись на стуле, показывая всем своим видом: я такой же, как вы. Адаму очень важно было держать планку и доказывать всем непрестанно, что он – достойный среди достойнейших. Ему казалось, что доказывать это можно лишь за карточным столом.
Он часто и много выигрывал, но, случалось, и проигрывал крупные суммы. Тогда приходилось обращаться к отцу, чтобы он покрывал его проигрыши. Если поначалу он воспринимал азартные игры сына как невинную забаву богатого сыночка, то потом отношение стало меняться.
– Ты меня хочешь по миру пустить? – кричал он на Адама. – Почему я должен платить твои карточные долги, да ещё такие суммы? Научись сначала зарабатывать, приумножать наше богатство, а потом садись играть.
Малгоша частенько подслушивала под дверями, как отец бранит сына. Но всё же карточный долг был долгом чести и граф вынужден был отдавать проигранные Адамом деньги.
Варя вышла из графского дома и направилась в сторону деревни. Ей надо было зайти в местный магазин, купить нитки для вышивания. Данута, её госпожа, сидела под домашним арестом, если это можно так назвать. Никуда за порог она не имела права выйти, за этим строго следили. Заняться было нечем, поэтому она только вышивала и музицировала. Хотя Варя уже знала, что графиня носит под сердцем новую жизнь, а по народным поверьям это означало, что рукоделием заниматься нельзя.
– Варя, ну ты сама подумай, если мне даже это запрещено, то что тогда мне делать? Я сижу в четырёх стенах, никуда не могу выйти, ни с кем не общаюсь – я так сойду с ума. Я перечитала все книги в домашней библиотеке. Мне надо чем-то отвлекаться от моей безрадостной жизни, – увещевала её Данута.
И вот Варя направилась к магазину. Она шла по дороге и почему-то по спине у неё бежал холодок. Казалось, будто кто-то наблюдает за ней. Что за чушь! Кому нужно следить, какие нитки она будет покупать для своей госпожи?
Она живо проскользнула мимо кузни, где стучал молотом Кшиштоф Сикорский. Когда они вернулись из Двинска, пан сделал ей предложение.
– Панна Барбара, станьте моей женой, – сказал он. – Я так ждал вас, надеялся, что вы вернётесь сюда и не ошибся. Вы таки воротились.
Варя не испытывала нежных чувств к кузнецу, но не знала, как деликатно отказать ему. Поэтому, неловко улыбнувшись, она произнесла:
– Пан Кшиштоф, я православная, веру менять не намерена. Католичкой не стану.
После этого она поспешно удалилась. Парень он хороший, даже замечательный, но вот не лежит к нему сердце – и всё тут. И на Гришу совсем не похож. Она испытывала чувство вины перед ним, поэтому с тех пор старалась не попадаться ему на глаза.
Зайдя в магазин пани Катаржины, она тщательно выбрала нитки мулине, ещё купила свежих газет и две новые книги, чтобы графине было что почитать. Они обменялись с продавщицей мнениями о появившихся новых узорах для вышивания, и Варя с покупками вышла на улицу. Снова идти мимо кузни, где можно встретить отвергнутого ею жениха, Варе не хотелось. Поэтому она решила сделать крюк, чтобы обойти стороной кузню и пройти по пустынной стороне за деревней. И при этом она не могла отделаться от ощущения, что за ней следят. Может, и правда, кто-нибудь по поручению графа присматривает за ней – куда ходит, что делает, не отправляет ли писем полюбовнику от Дануты.
Варя шла вперёд, но иногда оглядывалась – здесь, на безлюдной местности всякое может случиться. Но сзади никого не было. Она почти успокоилась, когда вдруг услышала торопливые шаги. Они слышались настолько явственно, что девушка, не оглядываясь, с бьющимся быстрее обычного сердцем, припустилась вперёд.
– Стой! – донеслось до неё. – Варя, стой!
Варя от неожиданности остановилась. Сказать, что голос был ей знаком, она не могла, но какие-то нотки она всё же узнала.
– Варя, это же я! Ты меня не узнаёшь?
Девушка медленно повернула голову назад. Перед ней стоял худой, измождённый молодой парень, одетый почти в лохмотья. Черты лица, несомненно, ей были знакомы, но всё же она не узнавала его.
– Вы кто? Откуда вы меня знаете? Почему вы идёте за мной?
– Варюша, да это же я – твой брат Савелий! Неужели ты меня не узнаёшь?
Ну конечно же, теперь она его признала – младшенький братишка Савушка. Она помнила его ребёнком, потому и голос не узнала – его мужского голоса она ещё не слышала. Они обнялись. Но почему он здесь и в таком виде?
Дело в том, что находясь в Двинске, ни Варя, ни Данута не читали объявлений о розыске особо опасного государственного преступника – приличные дамы не читают бумажек на столбах и на заборах. Поэтому они ничего не знали о том, что Савелий сидел под стражей в Двинской крепости. Как и о том, что именно из-за него Филипп был арестован.
– Я бежал… понимаешь, я был в тюрьме, меня посадили, а я сбежал… Помоги мне, я пришёл сюда, чтобы укрыться здесь. В вашем графском дворце меня не найдут. Даже искать не будут.
Ошеломлённая Варя долго не могла прийти в себя.
– Ты был в тюрьме? Что ты натворил?
– Да так, пустяки, – махнул он рукой. – Это была моя ошибка, которую я никогда больше не повторю. Но умоляю, помоги мне! Я специально шёл сюда, к тебе. Ты – моя единственная надежда!
– Но как ты себе это представляешь? – Варя понимала, что не в силах помочь брату. – Я же не хозяйка в этом доме. А граф Собчак никогда не позволит беглому узнику жить в его доме.
– Вот такие у меня родственнички, – обречённо произнёс Савелий. – Ни на кого полагаться нельзя.
Варя, помня, что Данута с некоторых пор в немилости у графа, разумела, что появление сбежавшего арестанта может вызвать ярость у Собчака и дальнейшее развитие событий непредсказуемо.
– Пойми, меня могут выгнать, если увидят тебя, – объясняла она. – Я и тебе помочь не смогу и сама пострадаю.
– Все вы только о себе думаете, никто о ближнем не переживает. Вам неизвестно, какая у меня сейчас душевная боль. Вы только о себе печётесь. А каково мне, как мне дальше жить, куда идти – вам и дела нету.
