Ночь с нелюбимым человеком была ужасной. Эстель пыталась сопротивляться, но изначально более сильный мужчина, конечно, взял вверх. Женщина ощущала себя раздавленной и разбитой и только молила бога, чтобы он дал ей спасительное избавление и забрал к себе. Наконец, с торжествующим видом адмирал удалился, оставив бедняжку в разорванном платье и растерзанных чувствах. Проревев почти до утра и с отчаяньем осознавая, что близость с адмиралом неизбежна, Эстель наконец взяла себя в руки и решила, что ради спасения ребёнка она должна жить и обязательно выстоять. Но каждый раз, когда она оказывалась в постели с постылым человеком, несчастная женщина остро ощущала, что значит выражение «супружеский долг». Когда нет любви, это даже не долг, поняла Эстель, а страшная изощрённая пытка. Что может быть ужасней, когда тебя касаются руки чужого и презираемого мужчины? Что может быть невыносимей его мокрых отвратительных поцелуев? Что может быть омерзительней мучительной близости с ним? Когда всё тело протестует и сопротивляется?! Когда к горлу подступает тошнота от его вида и запаха? Когда голову пронзает одна единственная назойливая мысль: «Господи, скорее бы это всё закончилось…»
Но самого сеньора холодность супруги, похоже, не задевала. Дель Альканис ощущал себя победителем и с упоением наслаждался своей безграничной властью. На счастье сеньоры, адмирал не был горячим любовником и не часто донимал её своим желанием. «Как женщины всю жизнь живут вот так с нелюбимым человеком? Как терпят близость с мужчиной, так и не узнав, что такое любовь? Как же это мерзко! – думала Эстель, но, позже, пришла к удивительному выводу: – Наверное, им проще… Разве можно жалеть о том, чего не знаешь» – неожиданно поняла она.
Однако, дель Альканис, испугавшись, что дитя, которого может зачать незаконная супруга, действительно будет считаться ребёнком графа де Дюрана, сделался более осмотрительным и, ожидая момента, когда церковь расторгнет прежний брак графини, больше не требовал наследника.
На некоторое время Эстель облегчённо вздохнула. Ей совсем не хотелось иметь ребёнка от маркиза, она прекрасно понимала, что несмотря ни на что, как мать она, конечно, привяжется к малышу, а для адмирала это станет дополнительной возможностью манипулировать ею. Но по истечении времени сеньору всё чаще начало посещать навязчивое беспокойство: «Неужели всю оставшуюся жизнь мне придётся терпеть сеньора Альканиса? – обречённо думала Эстель и с горечью осознавала: похоже, он прав… – Опасаясь его угроз, Тэо никогда не решится нападать на город».
Но главное, что больше всего изводило Эстель, так это нарастающая неуверенность: а пожелает ли граф де Дюран возвращения опороченной супруги? Она столько времени оставалась наложницей другого мужчины, сможет ли он простить невольную измену? Может, Тэо вовсе успел забыть о ней и давно нашёл ей замену? Мучаясь подобными глупыми сомнениями, сердце Эстель разрывалось на части, а к её глазам подкатывались слёзы: «Лучше бы адмирал на самом деле убил меня, чем чувствовать себя настолько несчастной, – в отчаянье всхлипывала сеньора. Кроме воспоминаний о муже душу Эстель точила и тревога о детях. Она тосковала по маленькой доченьке: – Как она там столько времени без меня?» – тяжело вздыхала женщина, но девочка оставалась, по крайней мере, в безопасности, а вот что сейчас с сыном, особенно болезненно грызло сердце матери: размышления о мальчике пугали, а неизвестность тяготила.
Сам сеньор дель Альканис абсолютно не терзался никакими душевными переживаниями. Будучи исключительно самолюбивым человеком, адмирал чувствовал себя вдвойне триумфатором: он всё же сумел завоевать выдающийся приз. Власть над людьми вообще, а над женщиной в частности доставляла высокомерному господину несравнимое ни с чем удовольствие, и он не испытывал досады, когда Эстель не отвечала ему взаимностью. Мужчину нисколько не ранила холодность похищенной супруги, он воспринимал её сопротивление, как детское упрямство, которое ему рано или поздно предстоит сломить.
Тем более, когда дон Хосе выводил графиню в свет, он просто раздувался от гордости. Замечая завистливые взгляды господ, сердце маркиза переполнялось ликованием от осознания того, что столь редчайший бриллиант достался ему и никому другому. Хотя положение замужней графини при адмирале выглядело весьма неоднозначным и казалось крайне сомнительным, но общество не отказывало в приёме ни самому маркизу, ни его спутнице.
Кем была эта женщина в доме большого господина? Не то рабыня, не то любовница? Но деньги и власть адмирала заставляли провинциальную знать закрывать глаза на причуды могущественного сеньора, и дель Альканис оставался желанным гостем в каждой благородной семье. Если простого горожанина за открытое сожительство с чужой женой могли освистать и придать анафеме, то дону Хосе выказывали искреннее восхищение и хвалили сеньора за смелость, а его фаворитку осыпали изысканными комплиментами и даже пытались флиртовать с женщиной в отсутствии незаконного супруга.
Эстель же ощущала себя дорогой куклой, выставляемой адмиралом напоказ. Впрочем, маркиз давно, еще до её венчания с капитаном Корбо честно признавался, что она для него желанная вещь, ну а теперь он просто хвастаться своим приобретением. Понимая это, сеньора испытывала невыносимое раздражение и к адмиралу, и ко всему лицемерному обществу, но ей приходилось мириться со своей унизительной ролью.
Частенько пленницу посещала мысль о побеге. Как сейчас, когда Эстель, задумавшись, вглядывалась в далёкую синеву гавани, где спокойно покачивались корабли. Но графиня реально осознавала: никто без ведома адмирала не решится взять её в плаванье. «Каким образом я смогу незамеченной попасть на корабль, если каждой собаке в городе известно кто я? – печально вздохнула сеньора. – Можно, конечно, попытаться добраться до Антильского моря и оттуда уплыть куда захочется, – размышляла она. – Но для подобного путешествия мне необходимы помощники. Слабой непривычной к трудностям женщине в одиночку не преодолеть опасные тропические джунгли. И наверняка, заметив моё исчезновение, адмирал тут же организует погоню, – разумно рассуждала Эстель. – Но кто возьмётся помочь мне?» – сосредоточено нахмурилась она и, осознавая, что все вокруг либо боятся, либо пресмыкаются перед жестоким адмиралом, с досады поморщилась. – Да и как избавиться от вездесущего телохранителя?» – мелькнула тревожная мысль, и сеньора вновь тяжело вздохнула.
От тягостных размышлений несчастную затворницу отвлекла подлетевшая бабочка. Только в Панаме водились такие удивительные создания, крылья которых могли бы закрыть всю её ладошку. Бабочка, немного посидев на руке, упорхнула, и Эстель проводила её тоскливым взглядом. Как бы она хотела стать такой вот бабочкой и улететь к своему мужу и детям, мечтала сеньора. Но тут в комнату зашла девушка лет восемнадцати. Карие глаза служанки весело искрились, а жгучие чёрные волосы, уложенные в скромную причёску, подчёркивали белизну её миловидного личика:
– Сеньора, ваше платье! – сообщила служанка, показывая наряд. – Господин велел его надеть ближе к вечеру, а позже он пришлёт за вами экипаж. Сегодня вы идёте на приём к губернатору, – радостно прощебетала она.
«Опять весь вечер придётся терпеть адмирала и изображать счастливую супружескую пару, – раздражённо подумала Эстель. – Ловить слащавые взгляды сеньоров и, стараясь сохранять спокойствие, отвечать на их неискренние и глупые вопросы. Принимать завистливые улыбки дам и, чувствуя, как за твоей спиной ехидно шушукаются, так же притворно улыбаться в ответ. Как это невыносимо! Особенно, когда на самом деле хочется плюнуть в лицо всем этим напыщенным индюкам!» – с досадой размышляла жена пирата, и только одно радовало её: обычно такие приёмы заканчивались далеко за полночь, и она, ссылаясь на страшную усталость, легко избавлялась от близости со своим тюремщиком. Всегда это имело желательный эффект: по-видимому, уже немолодой сеньор, и сам уставая, не хотел в мужском плане выглядеть слабаком.
