В последнюю неделю мая я начал переводить более миллиона долларов в две сильнейшие бумаги. Вот как выглядел полный список моих покупок:
Zenith Radio
500 шт. по 104 долл. на 52 247,00 долл.
1500 шт. по 99 3/4 долл. на 150 359,70 долл.
1000 шт. по 104 долл. на 104 494,00 долл.
1000 шт. по 105 1/4 долл. на 105 745,30 долл.
1500 шт. по 107V2 долл. на 161 996,25 долл.
Всего 5500 шт. на сумму 574 842,25 долл.
Fairchild Camera
500 шт. по 128 долл. на 64 259,00 долл.
1000 шт. по 123 1/4 долл. на 123 763,30 долл.
1000 шт. по 125 долл. на 125 515,00 долл.
1000 шт. по 126 1/4 долл. на 126 766,30 долл.
1000 шт. по 127 долл. на 127 517,00 долл.
Всего 4500 шт. на 567 820,60 долл.
Без учета краткосрочных операций мои средства перемещались из одних бумаг в другие следующим образом:
В то время у меня было шесть брокеров. Я закрыл счета в трех конторах. Потом сел и стал следить за своими акциями. Пока Texas Instruments, Zenith Radio и Fairchild Camera работали на меня, мне было нечего делать.
Настал июнь. Телеграммы продолжали сновать между Уолл-стрит и «Плазой». Для телеграфистов «Вестерн Юнион» они ничего не значили, но для меня были исполнены смысла. К примеру, 9 июня я получил такую телеграмму:
Z 122 1/2 (124 – 116 3/4) T 119 1/4 (121 1/2 – 117 1/4) F 125 (126-121)
На следующий день телеграмма выглядела так:
Z 132 3/8 (132 1/2 – 125) T 123 3/4 (123 7/8 – 120 3/8) F 130 (130 – 126 1/2)
Это были скучные, бессмысленные иероглифы для телеграфиста, но не для меня. Из них следовало, что стоимость моих вложений в один день выросла на 100 тысяч! Я вел странную жизнь. Вечера я просиживал в «Плазе», читая и подшивая телеграммы. Что еще мне было делать? Я переживал, волновался, но от меня мало что зависело. Я был точно ученый, который после многих лет трудов и исследований успешно запустил ракету на Луну, и теперь, наблюдая, как она уходит в небо все выше и выше, испытывал из-за достигнутого невероятную гордость, к которой примешивалось незнакомое чувство досадной бездеятельности.
Вот и я сидел себе в уголке, поглядывая одним глазом за тем, как мои акции, словно хорошо сконструированные ракеты, уверенно набирали высоту.
В июле мне предложили выступить в Монте-Карло. Я охотно согласился. Лишившись привычной нервотрепки, я порядком заскучал. Но прежде чем покинуть Нью-Йорк, я назначил встречи брокерам. С каждым мы прошлись по моим счетам. Выяснилось, что если я, прежде чем отбыть в Европу, продам все, то выручу больше 2,25 млн.
Что я почувствовал при этом известии? Эйфорию? Восторг оттого, что был более чем дважды миллионером? Мои эмоции были не то, чтобы сильными. Я был рад, но не настолько, чтобы хлопать в ладоши от счастья. Когда я заработал первые 10 тысяч на акциях Diners’ Club, то радовался намного больше. Теперь же я ощущал себя бегуном, который тренировался без устали, потерпел много поражений, но сейчас на всех парах несется к победному финишу.
И, конечно же, в голове возник все тот же хорошо знакомый мне вопрос: может, продать? Покончить со всем разом?
На сей раз решение нашлось легко. Это был старый и проверенный ответ: нет никакого смысла продавать растущие акции. Я буду труси´ть рядом с восходящим трендом, подтаскивая за собой страховку из стоп-лосса. Если тренд продлится, я куплю еще. Ну, а если тренд повернет вспять? Пущусь наутек, как застигнутый с поличным воришка. Я выставил на все бумаги новые стоп-лоссы, так что если они упадут, пока я буду на пути в Европу, то будут автоматически проданы, и мои два миллиона не пострадают.
Я ехал на такси по Пятой авеню после встречи с брокерами и чувствовал себя спокойно и уверенно.
В вестибюле отеля я машинально купил вечернюю газету, вырвал лист с котировками закрытия Уолл-стрит, выбросил все прочее в мусорную корзину, забрал у портье свои шестичасовые телеграммы, сел в лифт и поднялся к себе.
В номере я вскрыл телеграммы, расправил на столе газетную страницу и опустился в кресло, счастливо выдохнув. Не из-за двух миллионов, а потому, что собирался заняться своим любимым делом.
На Уолл-стрит спали, а я работал.
