Декс: Хорошо. Теперь буду знать.
– И что она ответила? – спросил отец.
– Она написала, что ее фамилия действительно Георгакопулос.
Он кивнул.
– Давай угадаю. У этой твоей девушки… большие золотисто-карие глаза, роскошные темные волосы и умопомрачительные формы?
– Точно.
– Яблоко от яблоньки недалеко падает.
– Если тебе так нравилась ее мать, зачем ты ее уволил?
– Я ее уволил? – Отец рассмеялся, явно не веря своим ушам. – Это она тебе сказала?
– Да. Бьянка сказала, что ты уволил ее мать, и ее семья разрушилась под давлением финансовых трудностей. Все это запустило цепь событий, от которых они так и не оправились.
– Позволь мне рассказать тебе кое-что об Элени Георгакопулос. Я могу быть с тобой откровенен, потому что мы с тобой оба взрослые мужчины, и я уже не живу с твоей матерью.
– Что?!
– Эта женщина была словно… сексуальный напалм. Никогда в жизни я не испытывал того, что испытывал с ней.
– Сексуальный напалм? Прости, ты хочешь сказать, что…
– Она действительно была моим секретарем, а я – ее начальником. Но мы к тому же еще были любовниками, Декс. Она изменяла своему мужу со мной.
– Не может быть!
– Это продолжалось несколько лет. Конечно, она не была единственной женщиной, с которой я состоял в отношениях в то время – ты же ты знаешь своего дорогого старого папу, – но она стала единственной запомнившейся мне.
Меня чуть не затошнило при мысли о моем отце и матери Бьянки.
– Ты должен мне все объяснить.
– Хорошо. Я расскажу тебе все, что ты захочешь услышать.
– Значит, она изменяла мужу… с тобой? А потом ты ее из-за этого уволил?
Он покачал головой:
– Я не собирался ее увольнять. Просто ее муж узнал о том, что мы состоим в любовной связи, и заставил ее уйти с работы. Наверное, они рассказали своим детям совсем другую историю. Я никогда бы ее не уволил, потому что просто не смог бы с ней расстаться. Она была для меня как наркотик.
– Боже, как все запуталось. Ты хочешь сказать, что это продолжалось годами?
– Именно так, пусть и непостоянно.
– Поверить в это не могу.
– Странно, что ты не можешь поверить. Если ее дочь так же красива, как она, наверное, ты можешь меня понять.
– Нет. Прежде всего я не принимаю то, что ты обманывал мать. Но ведь ты разрушил еще один брак! Не могу понять, как так можно!
– Ее муж никогда не был способен дать ей то, что давал я.
– Это она тебе так сказала?
– Да. Она была удивительная, но он не был способен это разглядеть. Все, что ему было нужно, это чтобы она была примерной женой. Но у нее внутри пылал огонь. Муж ее, очевидно, был обычным порядочным, работящим человеком, но он не вызывал у нее пылких чувств и не проявлял особой нежности.
– А ты, значит, проявлял к ней нежность? Что-то на тебя это не похоже.
– Да, я человек авантюрного склада, способный на безрассудные поступки. Но я давал ей то, чего она жаждала. Ты действительно хочешь, чтобы я все тебе объяснил на пальцах?
– Нет уж, уволь меня от подробностей. Пожалуйста.
– Между нами возникли страстные чувства, пусть и не всегда объяснимые. Все было весьма зыбко и непредсказуемо. В конце концов она решила попытаться спасти свой брак ради детей. Но из того, что ты мне рассказал, я понял, что у них, очевидно, ничего не получилось. Полагаю, если доверие между супругами утрачено, его далеко не всегда можно восстановить. Мне безумно жаль, что я сыграл такую неблаговидную роль во всем этом, разрушив ее семью, но должен признаться, нисколечко не сожалею о нашем романе. Это время было одним из самых запоминающихся в моей жизни. Я все еще время от времени вспоминаю о ней, а ты же знаешь, для меня это вовсе не характерно.
– У меня просто нет слов. Я хотел бы разозлиться на тебя, но понимаю, что ты никак не мог предугадать, что я в один прекрасный день повстречаю ее дочь и полюблю ее.
– Конечно, нет.
– Это все ужасно. Мы с Бьянкой пообещали друг другу, что между нами никогда больше не будет секретов. Но как я могу рассказать ей, что ее мать вовсе не святая страдалица, какой она ее считала? Как можно объяснить человеку, что все свое детство, всю свою жизнь он заблуждался насчет родителей?
Отец какое-то время пребывал в задумчивости, а потом сказал:
– Ну, ладно, послушай меня. Хотя ты можешь не согласиться с моими словами, но я все же скажу тебе это.
– Что ты хочешь мне сказать?
– Думаю, что в жизни все же есть ситуации, когда правило «честность – лучшая политика» не работает. В таких случаях, как твой, никто ничего не выиграет, если ты вывалишь на нее все, что теперь знаешь. Подумай об этом хорошенько, Декс. Что произойдет, если ты ей расскажешь, а Элени будет все отрицать? Как тогда сложатся ваши отношения?
– Или, наоборот, Элени выяснит, кто я такой… и все расскажет дочери так, как сама захочет? – с вызовом произнес я.
– В этом случае прикинься простачком. Вовсе не обязательно кому-то знать о нашем сегодняшнем разговоре. Я уж точно буду держать рот на замке.
– Даже не знаю, как быть. Не представляю, как смогу скрыть от нее такое.
– Одно дело резать правду-матку, когда это идет кому-то во благо. Но из твоих откровений точно ничего хорошего не получится. Все, что я хочу, это чтобы ты хорошенько все обдумал. Не надо спешить и действовать сгоряча. Нет никаких внятных причин, по которым так уж необходимо сбросить на всех эту бомбу. С тех пор прошло много лет. Не надо ворошить прошлое. Я в этом абсолютно уверен. Если Элени захочет признаться, пусть делает, что хочет. Но ты не обязан вмешиваться и все ей говорить.
Глядя на летящий в небе самолет, я произнес:
– Мне действительно надо все как следует обдумать.
– Не слишком из-за этого напрягайся. Жизнь так коротка, сынок. Я убеждаюсь в этом каждый день, когда получаю известия о кончине знакомых от инфаркта или чего-нибудь еще.
Он поднялся с камня, на котором мы сидели, и стряхнул песок с брюк.
– Пойдем. Как насчет того, чтобы сыграть партейку в гольф?
* * *
Вырезать шею жирафа было нелегко. Я очень внимательно следил за руками Джелани, когда он показывал, как правильно орудовать ножом. Мы сидели за освещенным лампой столом у него в подвале, но мыслями я витал совсем в другом месте.
Переночевав у отца во Флориде, я прилетел обратно, успев как раз к началу урока резьбы по дереву в бруклинской квартире Джелани. Уроки эти были всегда спокойным, медитативным занятием, к тому же я считал, что, проводя время со стариком и приглядывая за ним, я в какой-то степени выполняю долг перед обществом.
