Отогнав от себя бесполезные мысли, девушка поднялась с колен и вышла из покоев, вздрогнув от сквозняков, что гуляли по коридору. На пороге, укутавшись в шаль, послушницу ожидала сестра Элиза, готовившаяся принять постриг через несколько месяцев. Увидев на лице девушки клеймо страха и траура, Кристин поняла, что случилась еще одна непоправимая беда, но пока решила повременить с вопросами: – Время пришло…
– Матушка?… – глухой, надрывный голос Элизы вернул послушницу в суровую, ледяную реальность. Внезапно девушка поняла всю критичность ситуации, в которой они оказались. Лишенные покровительства настоятельницы и аббата, сестры представляли собой лучшую мишень для болезней и беспощадной зимы.
Подойдя ближе к послушнице, Кристин опустила ладонь на серебряный, легкий крестик, висевший на шее: – Господь призвал к себе нашу покровительницу и госпожу. Она покинула этот мир, но там, в раю, ей будет лучше, – карие, огромные глаза девушки налились пронзительными слезами, что в следующее мгновение потекли по побледневшим щекам. Элиза неподвижно стояла, всматриваясь в дверь комнаты, где лежала покойная. Шестнадцатилетняя послушница питала к аббатисе нежную любовь, особенную привязанность, а в ее отсутствие чувствовала себя одинокой и разбитой. Но теперь эта заботливая и всегда справедливая женщина покинула этот мир навеки, никто больше не узрит ее стана, скрытого под черным сукном, стены монастыря не услышат громкий голос приказаний, а алтарь больше не впитает тихие молитвы. Несмотря на всю силу духа, после смерти любого человека в душе остается какой-то приглушенный со временем привкус, понимание того, что все когда-то кончается, и каждое сердце в отведенный час прекратит свой ход.
– Матушка не единственная, кто покинул нас сегодня, – бесцветно прошептала Элиза: – Полчаса назад сестра-ризничая
[12] поскользнулась в бане и ударилась виском об угол лавки… Лекарка ничего не смогла сделать, несчастная умерла на месте, – Кристин, прижав похолодевшие ладони к груди, устало покачала головой:
– Что же эта за напасть такая? За какие грехи нас наказывает Господь? Мы остались без настоятельницы и ризничии, а вокруг лишь голод, холод, болезни и смерть.
– Нужны деньги, чтобы достойно похоронить женщин, а в казне почти ничего не осталось. Если мы потратим последние фунты…
– Нет! – резко оборвала Кристин, вперив в послушницу гневный взгляд: – Эти женщины сделали слишком много для обители, и мы не имеем права плохо проводить их в последний путь. Похороны состоятся достойно, даже если после этого мы умрем с голоду, – Элиза тихо вздохнула, прекрасно понимая, что юная послушница права. Для христианина прощальное шествие и заупокойная месса очень важны, а особенно когда это касается людей, посвятивших свои жизни служению Господу.
Хрупкую тишину нарушил звонкий голос сестры Элизы: – Я знаю, что подобные разговоры греховны в сей день, да простит мне Всевышний столь высокую дерзость, но я обязана кое-что тебе сказать, – в глазах послушницы промелькнул озорной огонек, а в словах послышалась радость: – Мне удалось узнать, что сегодня в Солсбери приезжает Томас Холланд, – в очах Кристин вспыхнуло мимолетное пламя, но через миг оно потухло:
– Томас Холланд? Кто это? Не припомню такого монаха, – отмахнулась девушка, зашагав вниз по лестнице.
– Это не монах, а тот уважаемый лорд из Ланкашира
[13], с которым вы мило беседовали несколько лет назад, – кокетничая, произнесла послушница, открыв двери своей кельи и пропустив подругу вовнутрь: – Мне казалось, что ты до сих пор не забыла о нем, но сейчас смотрю на тебя и невольно убеждаюсь в обратном.
– Прекрати, Элиза. Я уже давно не вспоминала того старика, и не собираюсь этого делать. Мне все равно, что он прибыл в Солсбери, – пожала плечами девушка, смотря на едва тлеющий огонек в почти развалившемся очаге.
– Старика? Господи, Кристин, ему сейчас наверно около тридцати, но не шестьдесят же! Девушки твоего возраста выходят замуж за пятидесятилетних и молчат, считая это подарком доли. А Томас хорош собой, умен, не беден, приближен к самому королю!
– Чего ты от меня хочешь? – гневно вскрикнула Мария, отбросив кочергу и задумчиво закрыв глаза: – Прошло долгие четыре года со дня нашей последней встречи. Поверь, между нами и тогда ничего не было и не могло быть вообще. Я – десятилетний ребенок, заблудший в наших монастырских владениях, а Томас просто человек, спасший меня. В тот день он привел меня обратно в обитель, но перед этим мы долго разговаривали. Пойми, Элиза, он мог воспринять меня, лишь как наивную, любознательную малышку, не более. Я сидела подле него и с удивлением слушала рассказы о храбрых рыцарях и прекрасных принцессах, задавала вопросы, смеялась… Вернуть бы то время, – печально вздохнула послушница, воскрешая в своей памяти невинные моменты простого счастья.
– Зачем тебе грустить о прошлом, если есть возможность отлично изменить будущее? Томас вновь здесь, и, по слухам, он остановиться в особняке, неподалеку отсюда. Ты можешь просто прийти к нему, и, поверь мне, ваши невинные беседы вновь возобновятся с новой силой, а твои глаза опять засияют радостным блеском.
– Прекрати! – воскликнула девушка, гневно вскочив с табурета: – Не подстрекай меня к совершению греха! Монахине запрещено покидать пределы монастыря, а особенно во время траура! Я не нарушу ради никчемного старика законы обители! – пронзив послушницу злобным взглядом, Кристин поспешно покинула келью.
Мария, наглухо заперев двери своей крохотной комнатушки, опустилась на твердую, низкую лежанку, достав из потайного кармана платья сложенное письмо и флакон с ядом. Поставив бутылочку на пол, послушница еще долго неподвижно сидела, всматриваясь на сложенный лист, не решаясь его открыть и прочитать. Девушка внезапно почувствовала полное равнодушие перед этими строками, больше того, Кристин не хотела другой жизни, что протекала за стенами монастыря. Она, как оказалось, не бедная сирота, а дочь какой-то уважаемой леди, но что значат богатства и почет, если человек никогда их не видел и не испытывал?
Мысленно попросив прощение у покойной Джинет де Тиссандье, послушница поднесла письмо к маленькой свечи, бросавшей озорные тени на окна, завешанные темной тканью. Кристин спокойно наблюдала, как крохотное пламя поглощает несказанные слова, а обгоревшие обрывки, ставшие пеплом, падают на медное блюдце. Девушке казалось, что ее прошлое и будущее слились в один комок и сейчас горят в беспощадном огне. Сердце неприятно ныло, на глаза наворачивались слезы, но юная послушница постоянно твердила, что хочет посвятить свою жизнь служению Господу, принять постриг после шестнадцатилетняя, делать благие дела, помогать нуждающимся. Девушка не знала, были ли эти желания искренними, но покойная настоятельница постоянно твердила, что только о такой судьбе может мечтать покорная и смиренная послушница.
Внезапно Кристин услышала в себе голос той юной девушки, желавшей веселья, радости, счастья… Англичанка знала, что монахине запрещено думать о любви и детях, вся ее жизнь – это монастырь. Принимая постриг, жительницы обители навсегда убивали в себе женщину, становясь невестой Господа, которая даже в молодости обязана думать о своей загробной жизни. Мария внезапно поняла, что не готова отречься от всего, чего не имела. Да, у нее не было родителей, друзей, влюбленных юношей, но всегда была надежда на будущее. И вот девушка ее сама спалила. Томас, Томас Холланд…, этот высокий, темноволосый мужчина с пронзительными глазами и добрым сердцем, единственный человек, разглядевший еще в маленькой девочке, прежде всего, живое существо с душой и сердцем, а не тихую послушницу… Кристин пыталась утихомирить бьющееся сердце и кровь, что бурлила в жилах, подобно огненной лаве. Вдруг девушка поняла, что хочет вновь увидеть этого лорда, поговорить, посмеяться. Но это лишь мечты, а Мария много о чем безрезультатно мечтала.
