– Дрянь! Предательница! – Кристин пошатнулась от жесткой пощечины, и, придавленная телом Гертрудис, вжалась в стену, чувствуя, как руки этой ненормальной женщины медленно сжимают ей горло: – Знаешь, кого я ненавижу в этом мире больше всего? Тех, кто любезно улыбается в глаза, а за спиной врет! И сейчас я готова без капельки сожаления раздавить такого гадкого человека! – взревела рабыня Епископа, но все же отпустила свою жертву, после чего та, растирая покрасневшую шею, присела на корточки и снизу вверх взглянула на свою повелительницу:
– Это не я предала тебя, а ты меня. Почему ты сразу обо всем не рассказала? Зачем эти тайны? Тебе было все отлично известно, и моя симпатия к вампиру – не исключение. Неужели ты, правда, думала, что я так обойдусь с ним? – англичанка тихо застонала, когда мадам Осорио рывком подняла ее, и, схватив за волосы, еще раз окрасила щеку цветом своих пальцев:
– Меня не волнуют твои оправдательные слова, я не чистая святоша, а человек, способный отомстить за малейшую ошибку. Ты рылась в моих вещах, бумагах, что ты хотела найти? Ах, да, как я могла забыть, – с усмешкой проговорив эти наигранные слова, Гертрудис почти вплотную приблизилась к девушке и прошипела ей на ухо: – Ты искала собственную смерть. И, поверь, нашла, – испанка с силой оттолкнула хрупкую девчонку, с наслаждением наблюдая, как та, потеряв равновесие, шатается по всей комнате, и, в конце концов, падает прямо на мраморные плиты.
Вытирая ладонью кровь, хлынувшую из носа, Кристин боязливо забилась в угол, наблюдая, как негодяйка достает из сундука кнут и вздымает его вверх, прямо над ее головой. Мария содрогнулась от острого удара, почувствовав, как плетка безжалостно полоснула кожу, оставив на ней кровоточащие шрамы. Слезы, перемешанные с алой жидкостью, струями лились по побледневшим щекам, и молодая женщина с ужасом поняла, что сидит на коленях перед своей мучительницей, умоляя ее о пощаде, но мерзавка лишь хищно улыбается:
– Поздно, крошечка, уже очень поздно… Сейчас я сделаю с тобой то, что и собиралась сделать еще до приезда в Аквитанию. Глупая, наивная дурочка, на что ты надеялась? Не думай, что, потеряв память, ты потеряла и своих заклятых врагов! – зверски кричала мадам Осорио, наслаждаясь каждой медленно утекающей секунде.
– Но я никому ничего не сделала! Отпусти меня, прошу…
– Закрой рот и запомни, милочка, что отсюда ты уже не выйдешь живой. Хотя, возможно, это слишком легкие страдания, – испанка опустилась перед своей жертвой на корточки и, приподняв ее окровавленный подбородок, взглянула в широко распахнутые глаза, наполненные немым, густым ужасом: – Я не стану убивать тебя прямо сейчас, а буду медленно, мучительно раздирать твою рану, наливая в нее все больше и больше яда. Ты будешь ползать передо мной, умоляя забрать твою никчемную душу!
– Но, почему? В чем моя вина? Что я сделала тебе плохого? – тихо стонала Мария, протягивая к своей мучительнице дрожащую руку.
– А в чем была моя вина?! В чем была вина невинной, маленькой девочки, не знавшей, что такое насилие и боль?! В чем провинились мои родители, умершие, как грязные собаки на куче трупов?! Что такого ужасного сделали те хрупкие, юные девушки, лишившиеся девственности в объятиях насильников и варваров?! Почему они так поступили, почему разорвали десятки жизней, почему каждый день медленно убивали?! Кто я?… Жена – нет, дочь – нет, мать – нет… Я просто игрушка, вещь, давно забывшая, что такое счастье, любовь, радость. Моя чистота давно покрылась грязью, сердце просто закаменело, душа превратилась в бесплодную пустоту. Все, что я имею – это лишь внешняя оболочка, мое тело, но ты даже представить себе не можешь, как, каждый день, открыв глаза на рассвете, я мечтаю от него избавиться. Это мучительно, это больно, это невозможно… У меня нет сердца, а ты молишь меня о пощаде? Пощада – удел сильных, а я слабая, безвольная, уже много лет я просто существую. И знаешь, что удерживает меня на этом свете? Нет, ни роскошь, что украшает мои дни, ни деньги, ни титул, а ребенок, маленький, невинный малыш, моя единственная доченька, оторванная от моей груди сразу же после рождения. Это долгая, суровая история, не рассказанная даже самым близким мне людям. Я спрятала эту тайну в самых глубоких недрах души, и никто не посмеет к ней прикоснуться. Мы думаем, что в жизни восторжествует справедливость, мы надеемся на это, бывает, лишь живем только ради этого, но лично в моей судьбе не было даже капли этой самой справедливости. Я по очереди теряла всех, кого любила: родители, сестра, любимый мужчина, человек, обещанный мне в мужья, но умерший накануне, – мадам Осорио прикрыла глаза, вспоминая те дни, отдающие приближающимся, но ложным счастьем.
Она, молодая, еще не запятнанная кричащими грехами, сидела на коленях перед Ксименом Аргуэльо, и с улыбкой благодарила за настоящий подарок судьбы: местный синьор, красивый и богатый мужчина, согласился взять Гертрудис в жены. Женщина верила, что спустя много лет все-таки сможет осуществить свою заветную мечту: создать семью, быть любимой супругой и хорошей матерью. Шла подготовка к свадьбе, казалось, даже мрачное жилище инквизитора преобразилось и словно расцвело. Оставалась лишь одна ночь и девушка сможет с достоинством одеть на палец обручальное кольцо. Гертрудис никогда раннее не видела своего жениха, но, по словам служанок, это был настоящий рыцарь, молодой, благородный. Испанка, не сумев удержать яростный порыв страсти, решилась ночью проникнуть в покои будущего мужа, и, необъятное желание близости завлекло их в бешеный водоворот. Поцелуи, прикосновения, жар двух бушующих сердец… Молодая женщина верила всем своим существом, что на это раз счастье нежно укутает ее, а пальцы больше никогда не отпустят руку любимого. Сказочная ночь пролетела также быстро, как и началась. Но сегодня: день самой свадьбы, и вечером они пойдут под венец. На рассвете счастливая невеста покинула опочивальню возлюбленного, а через несколько часов получила загадочное письмо со словами: «Ваш жених, синьор Иносенсио Пьярдинио, был найден в своей комнате с перерезанным горлом. Приносим своим искренние соболезнования». Прочитав последнюю букву этого рокового послания, Гертрудис впервые за всю жизнь почувствовала в душе острую, скрипящую, адскую боль и ненависть ко всему живому, впервые пожелала обогреть руки алой жидкостью. Тогда раздавленной женщине казалось, что лишь кровь врагов сможет заглушить этот дикий вопль внутри и смыть жгучие слезы. Но все указывало на то, что испанец сам укоротил себе жизнь, ведь в его руке на момент смерти находился окровавленный нож. До последнего момента несчастная боролась с внутренним желанием растерзать на кусочки убийц несостоявшегося мужа, пока не нашла в его вещах…тайный дневник, где описывался каждый день Иносенсио, и последняя запись звучала так: «Я не хочу, и не буду жить. Согласившись пойти под венец с этой уродиной, я знал, что этого никогда не будет. Сегодня ночью рабыня пришла ко мне, и наши тела соединились воедино, возможно, она даже влюбилась, но мне все равно. Перед смертью я еще раз удовлетворил свою плоть, и пускай эта девка – не девственница, но в постели она блаженна. Прощай этот мир. Я ухожу навсегда».
Выходит, это была лишь смертельная игра… Гертрудис поклялась себе, что больше никогда не вспомнит об этом человеке, но в один пасмурный день женщина узнала страшную, пугающую, но какую-то родную новость: она беременна, беременна от негодяя, от самоубийцы, от развратника и лжеца… От человека, которого по прежнему любит… Несмотря на противоречивую бурю внутри, леди Осорио боялась рожать, поскольку отлично понимала, что в каждом жесте малыша, в его глазах, улыбке, она будет встречать покойного Иносенсио. Пока хозяин не узнал, девушка собиралась избавиться от ненужного плода, но так и не смогла. Испанка нашла лишь один выход: сославшись на плохое самочувствие и плачевное состояние после смерти жениха, молодая женщина получила разрешение от Ксимена уединиться на некоторое время в отдаленном монастыре, где настоятельницей являлась как раз ее давняя подруга. Восемь месяцев Гертрудис провела средь спокойствия, блаженности и мира, но даже раз не притронулась лбом к святому распятию, не посетила ни одну мессу, не произнесла ни одну молитву. Испанка перестала верить во что-либо, ей казалось, что весь мир, даже Господь Бог против нее. И почти сразу же женщина поняла, что эта тихая обстановка ей не нравится, тело, сердце и разум рвутся к интригам, смертям, приговорам. Возможно, после всех этих несчастий в леди Осорио все же остались отблески добра, но почти всю душу заволок черный, беспощадный ураган. Наконец, срок этого «заключения» миновал, и на свет появилась крошечная малышка с невинными глазками и пухленькими, розовыми щечками. От ребенка исходил такой родной, милый аромат, ее мягкие ручки, хрупкое дыхание, реснички, бросающие легкую тень на белоснежное личико… Женщина до безумия обожала все это, но день расставание наступил очень быстро. 6 октября кроху, нареченную Ариэдной, что означало «совершенно чистая», оторвали от материнской груди. Настоятельница твердила, что девочке уже нашли достойную семью, там она получит любовь и заботу, а рядом с ней, порочной Гертрудис, невинную малышку ожидают лишь слезы, рабство и боль. Несмотря на все уговоры, леди Осорио так и не отдала по собственной воле плачущую Ариэдну, ребенка просто вырвали из объятий матери, и дали той жесткую пощечину, чтобы она замолчала и прекратила молить о пощаде. Пощада… С той минуты Гертрудис забыла смысл этого слова, поскольку оно отдавало лишь диким желанием все вернуть, вновь оказаться в той душной комнатке и никогда не отрывать от себя доченьку. Вместе с девочкой навсегда исчезла и последняя невинность порочной рабыни, ибо вернулась она к инквизитору уже совершенно другой.
