На лицах остальных братьев появилось выражение облегчения и недоверия.
– Это так, – сказал Танкмар. – Но то, что должно последовать за этим, сделать совсем не просто.
Ансельм, монах с длинной бородой, добавил:
– Возможно, это будет означать смерть для всех нас. Правда, Танкмар?
Танкмар ощутил огромное желание заткнуть рот бенедиктинцу его же собственной бородой.
– Да, – ответил он вместо этого. – Смерть, возможно, ждет некоторых из нас, если мы будем делать то, о чем договорились. Но, быть может, она настигнет не всех. А это намного лучше, чем то, на что вы могли надеяться, сидя в винном погребе.
Одиннадцать пар глаз внимательно посмотрели на него.
– А теперь я исчезну, чтобы открыть ворота монастыря, продолжил Танкмар. – Еще не все франки прибыли в Санкт-Аунарий. Те, кто подтянется позже, могли бы спасти нам жизнь, однако лишь в том случае, если они смогут попасть в монастырь. Брат Эккехард объяснит вам остальное.
Эккехард открыл одну из бочек, опустил туда свой указательный палец, а затем сунул в рот:
– Это оливковое масло – одно из лучших урожаев за прошлые десять лет. Какой позор, что нам придется израсходовать его на врага.
28
От дыма щипало в хоботе, а близость огня приводила его в бешенство. Абул Аббас топтался на месте, ударяясь задом о стойло для лошадей. Он научился одному: там, где были люди, был и огонь. Так было на горе, возле домов у реки, а теперь и здесь.
Он ненавидел пламя, его жаркое дыхание, яркий свет. Огонь, пожирвший все вокруг, был ненасытен, безумствуя, он страшно рычал. Он не заботился о соблюдении законов жизни и уничтожал все на своем пути.
Абул Аббас погрузил хобот в бочку с водой, чтобы устранить зуд. Но беспокойство осталось. Он снова почувствовал, как ярость и сила переполняют его. Близость огня и опасность действовали на него возбуждающе, как и запах эвкалипта, исходивший от находящейся в периоде течки кобылы, которая стояла рядом.
Гул пламени теперь невозможно было не слышать. Кони, стоявшие рядом с ним, тоже начали бить копытами, раздувать ноздри и поднимать уши. Близость лошадей доводила его до бешенства. Как он ненавидел их гривы, их надменно задранные хвосты, их худые ноги!
Абул Аббас изо всех сил навалился задом на опорные балки. Одна из опор затрещала и переломилась надвое. Лошади как бешеные натянули поводья, которые были привязаны к кольцам, вмурованным в стену. Шейные позвонки животных трещали, словно ореховая скорлупа, однако они не оставляли бессмысленных попыток освободиться и бились тем сильнее, чем безуспешнее были их старания.
Двумя энергичными шагами Абул Аббас вырвался из пространства между балками и стеной, куда привязал его человек с чувствительными пальцами. Канат, привязанный к его левой передней ноге, порвался с громким треском. Он выбрался на свободу, мотнул головой и обрушил шаткий навес. Балки и камни с грохотом посыпались внутрь. Это заставило лошадей встать на дыбы, забить копытами и оскалить зубы. А затем облако пыли и грязи накрыло руины.
Абул Аббас был свободен. Он был здоровым и сильным, он хотел убежать отсюда. Подальше от пламени, подальше от людей. Но среди них был один, которого он ценил. И это смущало его.
Слон двинулся вперед, словно снежный ком, набиравший силу, собираясь стать лавиной.
29
Ветер хватал Масрука аль-Атара за раздвоенную бороду и ерошил черные волосы. Араб щурил глаза, когда облака пыли окутывали маленькую группу. Следом за ним скакал Халид, деливший свою лошадь с крестьянской дочкой и внуком императора. «Несвятая троица», – подумал Масрук. Самая странная картина семьи, которую мог себе представить какой-нибудь джинн или он сам, Масрук аль-Атар. За белой лошадью вверх по склону тяжело топал жеребец Грифо. Своих рабов Грифо вынужден был оставить здесь. Масрук не хотел рисковать: наличие невольников могло вызвать к нему недоверие императора франков. Грифо, ворча, привязал цепями свой товар к деревьям, где они вынуждены были ждать его возвращения – если, конечно, стая волков не окажется быстрее Грифо.
Наконец они достигли конца горного серпантина, и перед ними показались ворота монастыря. У Масрука не было времени восхищаться монументальностью стен, потому что по ту сторону он увидел поднимающиеся к небу облака дыма.
– Что там происходит? – пробормотал он, повернувшись к ветру.
Ехавший позади него Халид, казалось, услышал вопрос.
– Дочка крестьянина что-то скрыла от нас.
– Или же ты сам невнимательно слушал ее слова, потому что пялился на ее груди, дурак!
Масрук, повернувшись к своим спутникам, увидел, как на лице Гислы промелькнула улыбка. Он понял:
– Она привела нас сюда, потому что монастырь был ее собственной целью. Одна с ребенком она бы никогда не добралась до этого места. Мы стали почетной охраной слабоумной, Халид.
Масрук с трудом подавил желание сбросить девушку с лошади и забить ее до смерти. Но если она действительно входила в процессию императора франков, то вместе с ней умрет и его план – перетянуть на свою сторону Карла Великого.
И тут ворота монастыря открылись.
Танкмар отшатнулся. На лице Масрука отразилось недоверие и ужас. Время замерло. Саксонец и раб неподвижно смотрели друг на друга. Между ними было всего лишь три шага, но вместе с тем между ними зияла такая пропасть, по сравнению с которой расстояние между Багдадом и Хадулоа, между пустыней и Маршландом показалось бы незначительным. Руки Танкмара все еще держали створку ворот, которую он только что распахнул для того, чтобы теперь увидеть на другой стороне рожу своего демона.
Следуя импульсу, Танкмар хотел уже было захлопнуть ворота, но разглядел позади Масрука лицо Гислы и окаменел. Масрук быстро пришел в себя. Он ударил своего вороного жеребца сапогами по бокам и протиснулся со своей лошадью в наполовину открытые ворота мимо Танкмара. От толчка, полученного от лошади, Танкмар зашатался. Его больная нога была не в состоянии выдержать его вес, и он упал в пыль монастырского двора. Араб соскочил со своего жеребца, выхватил саблю из-за пояса и ударил лежащего на земле сакса.
Танкмар чудом избежал первого удара. Но за ним последовали другие. В то время как пытался увернуться от быстрых ударов, он слышал, как Масрук словно безумный орал что-то на арабском. Если бы атаки араба были осмысленнее, кровь Танкмара уже давно окропила бы пыль Санкт-Аунария. Однако нападающий, казалось, ослеп от своей ненависти к саксонцу, которого он как одержимый осыпал ударами.
Когда Масрук размахнулся для очередного удара, Танкмар зацепил лодыжку нападавшего ногами и перевернулся набок. Масрук зашатался, но Танкмару не хватило сил повалить араба на землю. Однако этого было достаточно. Танкмар вскочил на ноги и выхватил из-за пояса франциску. Держа оружие в руках, мужчины стояли и злобно смотрели друг на друга.
