– Господин, они в лагере.
– Кто? Император и его ударные силы? Почему же ты шепчешь?
– Арабы. Они нас нашли. Вот только сейчас их привели в лагерь. Масрук аль-Атар видел меня. Они убьют нас.
– Проклятье! Ты, должно быть, ошибся. Если мусульмане после своего бегства из горящего дома не стали искать кратчайший путь в Багдад, то я их недооценил. – Его взгляд блуждал по верхушкам палаток. – Ты уверен?
Однако прежде, чем Танкмар успел ответить, он уже сам обнаружил новоприбывших.
Один из солдат нашел Фульхера среди горшков и доложил ему. Герцог кивнул рукой, в которой держал шампур.
– Исаак, друг мой, у нас гости. Вы не хотите сопроводить меня к Берте и посмотреть, что за чудаки забрели сюда, на этот забытый Богом перевал?
– Какая честь для нас, сволочей, снова предстать перед глазами ее императорского высочества. Особенно тогда, когда крысы лижут ей ноги, – сказал Исаак приглушенным голосом. Дрожащей рукой он схватил Танкмара за накидку и потащил за собой.
Мусульман уже привели прямо к кровати Берты. Они опустились на колени возле кровати и с опущенными головами ождали слов беременной.
Фульхер провел Исаака и Танкмара в помещение и поприветствовал Берту глубоким поклоном:
– Эти трое были схвачены моими людьми. Это арабы, Берта.
Тон голоса Берты повышался:
– Это я вижу. Что посоветует мне мой глубокочтимый советник и цепной пес? Что сделать с ними?
Уголки рта Фульхера дрогнули:
– Я считаю их шпионами сарацин. Иначе что могло бы загнать арабов в эту часть империи? Мы должны добиться от них признания в их предательских планах. Исаак из Кёльна долго был в Аравии и является прекрасным переводчиком. Когда они нам выдадут все, мы бросим их в пропасть.
Он откусил порцию баранины с шампура так, что жир и брызги мяса попали на мусульман.
И тут послышался вкрадчивый голос Масрука аль-Атара:
– Переводчик не понадобится. Мы предпочитаем сами давать объяснения нашим делам.
Фульхер застыл с открытым ртом. Дочь императора поднялась повыше на кровати, чтобы лучше видеть.
Исаак стал впереди стоящих на коленях пленников, сделал глубокий вдох и обратился к Берте:
– Не удостаивайте этих людей внимания! Они – убийцы и смертельные враги короны франков. Они будут каплями вливать вам яд в уши и утверждать, что это мед. Ваш отец…
– Поучения! – Берта словно плюнула ему это слово в лицо. – Вы воображаете, что вместо меня можете принять решение? Вы – мои подданные. Назад! Я сама хочу бросить взгляд на этих людей и судить их.
Исаак стал рядом с Танкмаром, прижавшись спиной к стене из толстых балок.
Берта смотрела на стоящих на коленях арабов, словно кошка на мышь.
– Встаньте и говорите.
Масрук медленно поднялся на ноги:
– Вы правите воистину необычной страной, королева. Обычаи ваших подданных все ставят с ног на голову касательно того, что считается на моей родине вежливостью. Мне стало легче от того, что я наконец могу поговорить с кем-то, кто может мне объяснить, почему здесь посягают на нашу жизнь, тогда как мы являемся посланниками мира.
Он сделал многозначительную паузу.
Берта приказала служанке налить себе пива и одним глотком осушила кружку:
– Переходим к делу. Кто вы такие и куда направляетесь?
От Танкмара не укрылось отвращение, отразившееся на лице Масрука.
Араб рассмеялся.
– Мы посланцы его светлости халифа Гаруна ар-Рашида, защитника правоверных и отца многих детей. – Он бросил взгляд на живот Берты. – Халиф послал нас сюда, чтобы доставить вашему императору, Карлу Великому, подарки. Одним из этих подарков является слон, который пасется там, между вашими лошадьми. – Масрук обвиняющим жестом указал на Исаака. – Иудей Исаак отправился в путь вместе с нами и предал нас. Это было желанием халифа – чтобы мы путешествовали вместе и вместе предстали перед императором франков. Однако евреем руководили самолюбие и зависть. Исаак из Кёльна дважды обманул нас. Сначала он попытался заключить нас в тюрьму Павии, чтобы мы там сгнили. Затем он поджег дом бедной крестьянки, предоставившей нам крышу. Если бы не мужество моего друга Хубаиша, ветер уже развеял бы мой пепел над страной лангобардов. Королева, вы видите во мне араба, принадлежащего тому народу, который ведет войну с вашим отцом. Однако я являюсь посланцем мира и другом франков.
Берта проследила за пальцем Масрука и остановила взгляд на Исааке:
– Пусть он скажет в свое оправдание!
Руки Исаака разглаживали складки плаща:
– Языки мусульман подобны языкам огня. Они такие же жаркие, быстрые и непредсказуемые. Этот человек врет. Мы вместе отправились в путь из Багдада, однако он попытался убить моего раба, того самого, которого вы видите рядом со мной. В конце концов его спутники стали угрозой для нашей миссии и мы оставили их.
– Вы сами – лжец! При своем прибытии сюда вы утверждали, что лишь один ваш раб сопровождал вас. Теперь вы признаете, что эти мужчины ехали вместе с вами. Сколько еще сказок вы приготовили нам?
Ярость поднялась в душе Танкмара. Его хозяин жил и умирал за правое дело. Как могла эта женщина осмелиться больше верить этому подлецу Масруку, чем Исааку? Слепая храбрость подтолкнула его вперед, и вдруг он очутился прямо перед кроватью императорской дочери и попытался даже поклониться ей.
– Я хочу сказать, если вы мне позволите.
От неожиданности Берта кивнула.
– Мой господин подвергся страшным опасностям, чтобы доставить слона Абула Аббаса живым и невредимым в Аахен и принести мир империи. Он скорее умрет, чем откажется от достижения своей цели, исполнения своей миссии, которую он начал по приказу императора. Исаак из Кёльна – самый лучший советник, которого когда-либо могли бы найти себе повелители, и самый лучший друг, которого только может пожелать себе человек. И если он кому-то из людей действительно предан, так это императору франков Карлу Великому.
В комнате повисла тишина. Все смотрели на Танкмара. Убедил ли он ее? Были ли его слова правильно поняты? Или ему нужно продолжать?
В конце концов он сам не выдержал этой тишины.
– Не слушайте мусульман. У них на душе тайное зло. Прошу вас именем Ирмина.
– Сакс! – Берта захлебнулась от возмущения. – Сакс стоит у моей постели, и у него с собой меч! Фульхер! Защитите меня от этого зверя!
Танкмар почувствовал, как жирные руки Фульхера схватили его. Он подавил в себе желание защищаться, отбиваться ногами, кусаться или кричать. Вместо этого он висел в руках франка, словно кусок предназначенного для копчения мяса над дымоходом. Герцог отнял у него меч, а затем снова поставил его на ноги.
