Слезы бежали по лицу Иммы, когда она поднялась на ноги. Прижимая руку к болящему боку, она обследовала упавшего великана. Он ни в коем случае не был мертв, неудачно упав на топор, как она надеялась. Он просто лежал на земле, ничего не соображая, и хрюкал. Теперь было самое время исчезнуть отсюда. Она хотела помахать рукой Бернвину, чтобы позвать его, однако тот уже быстро бежал к ней, поравнялся с ними и промчался мимо. Казалось, что он таки ударился в бега. Имма и Аделинда не стали его удерживать.
Кармазин, охра и лазурь. Пестрые ленты развевались на ветру, словно флажки несуществующего войска. Праздник урожая. Имма уважала обычай септиманийских крестьян праздновать окончание сбора урожая вместе со всеми, кто работал на земле в течение года.
Это напоминало ей праздник на родине.
Праздник урожая пользовался также и печальной известностью. Возможности наесться досыта, напиться, потанцевать и посмеяться предоставлялись сельскому люду редко. То, что крестьяне находили удовольствие в распутном празднестве, было известно Имме, потому что у многих женщин к концу зимы вырастали животы, а к началу лета в селах рождалось множество детей.
Тут были рады каждому – этого требовал обычай. Если урожай был скудным, то крестьяне праздновали окончание его сбора в семейном кругу. Если год выдавался неурожайным, то праздник отменялся. Однако если урожай обещал быть богатым, женщины уже посреди лета начинали украшать стойла, сараи, а мужчины с утра до ночи вырезали из дерева тарелки и ложки, сбивали скамейки и сочиняли непристойные застольные песни. Тот, кто воткнул флажок у дороги, ведущей к своему дому, должен был наливать гостям до тех пор, пока они не падали замертво под стол. И зачастую даже под столом они продолжали пить.
Чужестранцы были редкими гостями в сельской местности на юге империи франков. Крестьяне отмечали праздники чаще всего со своими близкими и совершали многодневные пешие переходы, чтобы заглянуть друг к другу в гости. Того, кто приходил, принимали как брата и угощали как короля.
На это и надеялись трое изможденных людей, ехавших на запряженной волами повозке по дороге, украшенной флажками. Деревья в свете осеннего солнца отбрасывали на землю длинные тени. На какой-то момент Имма испугалась, что угольщик заманил их в западню и они едут навстречу своей смерти, которая может поджидать их за ближайшим деревом. Однако все, что встретилось им на пути, – только стая ворон на туше дикой свиньи, слетевшихся на собственный праздник урожая.
Усадьба, где праздновали крестьяне, находилась на раскорчеванном участке среди бесконечных лесов. Три тагверка пахотной земли были отвоеваны у природы, а в центре этого островка возвышалась крестьянская усадьба. Уже издали Имма увидела огромный красивый крестьянский дом на сваях в старинном стиле, соединяющий под одной крышей жилье и хозяйственные постройки.
Перед домом был сооружен варочный чан – выкопанная и обложенная камнями и шкурами выемка диаметром восемь футов, в которой варилось мясо. Также в разных местах усадьбы были расположены четыре постройки-землянки. Имма знала, что там, внизу, в прохладе погребов, хранились еда и напитки.
Лишь отдельно стоявший дуб не вписывался в эту идиллию.
Старое дерево, вросшее конями глубоко в землю, направило в небо изогнутые, словно когти хищного зверя, ветки. Дерево было мертвым, его кора словно окаменела. Имма была уверена, что видит перед собой одно из тех деревьев, о которых она так часто слышала, – дуб для тайных судилищ. На его ветвях вешали осужденных на смерть и оставляли в петле до тех пор, пока пожиратели падали не приканчивали их, делая излишним захоронение в земле. Теперь это дерево призраков было пустым, однако Имма почувствовала его жуткую ауру.
Мальчик выскочил им навстречу, схватил волов за ярмо, потащил на лужайку, где попросил гостей встать с телеги, и исчез. Какой-то мужчина с раскрасневшимся лицом, пошатываясь, подошел к ним. Он вежливо помог женщинам слезть с повозки – Имма почувствовала, как ей не хватало такого обращения, – и приветствовал их сердечными объятиями. Спросил их только, как их зовут и нужен ли им ночлег. Он рассказал, что его самого зовут Ляйдрад и он крестьянин и хозяин этого двора. Затем он налил им какого-то крепкого напитка и со смехом пустил по кругу сосуд, который нужно было испить до дна, так как его форма позволяла ему стоять только опрокинутым.
Озадаченная таким гостеприимством, Имма не смогла отказаться от крепкого шнапса и осторожно пригубила напиток. Тепло разлилось у нее в животе, в голове был туман. Она с улыбкой наблюдала за тем, как Аделинда сделала то же самое.
Бернвин не был таким привередливым и сразу же попросил налить еще кружку, провозглашая:
– И встретится вам человек, несущий кружку с напитком, который делает человека блаженным.
Это понравилось крестьянину. Сначала он глазел на полуголого Бернвина настороженно, но затем крепко обнял его, вручил целую кружку напитка и провел его и женщин во двор.
Праздник урожая был в самом разгаре. На земле, устланной досками, танцевала группа молодых парней и девушек под дикую музыку рожка и лютни. Несколько старух с льняными платками на головах длинными шестами помешивали еду в варочном чане, который издали бросился в глаза Имме. Пар, шедший от варева, обещал насыщение и радость желудку. Везде на траве сидели или лежали люди, наслаждавшиеся пряным вином и овсяным пивом в этот теплый вечер под лучами заходящего солнца.
У Бернвина от радости даже слюнки потекли:
– А где помещение, в котором мы вместе с моими апостолами можем вкусить пасхального агнца?
Ляйдрад рассмеялся и провел их в большой дом.
Внутри дома глаза Иммы должны были сначала привыкнуть к сумраку, однако вскоре она рассмотрела, что в помещении было пусто, чтобы освободить место для, наверное, самого длинного праздничного стола, который она когда-либо видела. Вдоль стен стояли скамейки, каждая длиной около девяноста футов. Посредине между рядами скамеек была вырыта канава такой же длины, в которой тлело несколько бочек древесных углей, наполнявших помещение дымом, теплом и красноватым светом. На скамейках тесно сидели гости – по оценке Иммы, их было более двухсот, – которые пекли над углями пшеничные лепешки, пили и горланили песни.
Ляйдраду каким-то образом удалось в тесноте найти места на одной из скамеек. Имма, Аделинда и Бернвин уселись и тут же, словно по мановению волшебной палочки, у них в руках оказались наполненные до краев кружки с напитками. А затем крестьянин извинился и удалился, чтобы встречать новых гостей.
Блюдо с жареным салом и хлебом было пущено по кругу. Имма безуспешно пыталась заставить Аделинду прочитать застольную молитву, однако где-то в душе была благодарна ей за то, что они смогли сразу же, без долгих предисловий, посвятить себя еде. Даже Бернвин проглотил перевранную цитату из Евангелия вместе с большим куском мяса.
На закате поварихи призвали всех к большой яме для приготовления пищи.
То было время мяса. Все ринулись к яме и, довольно смеясь, вернулись с большими порциями мяса в руках. В качестве тарелок для горячего мяса использовали ломти хлеба, которые пропитывались мясным соком и, таким образом, одновременно становились вкусным гарниром. Темнело, и общество все больше напивалось. Уже несколько мужчин упали спиной вниз со скамеек, в соседнем стойле что-то предательски шуршало в соломе, а разгоревшаяся драка привлекла всеобщее внимание и вызвала подбадривающие крики.
