Работорговец мрачно кивнул.
– Я понял. Продажа этого животного какому-нибудь благородному дворянскому роду могла бы принести мне десять фунтов серебра, но лучше мне пойти с вами. Двор халифа должен стать моим рынком. Договор остается в силе?
– Я держу слово. – Масрук засмеялся и указал на труп сакса. – Спросите вон его, если мне не верите.
Синие тени уже опускались на деревню у реки, когда всадники вместе с рабами ушли. Даже когда топот копыт давно затих вдали, жители селения все еще не решались вернуться в свои дома. Абул Аббас успокоился и стоял неподвижно, как дерево, опустив мягкий хобот между тремя трупами, кровь которых спеклась в одну твердую корку. Если бы жабы в ближайшем пруду не пели песни луне, это место было бы таким безжизненным, что даже смерть испугалась бы его.
Какая-то быстро приближавшаяся тень заставила жаб внезапно замолчать. Босые ноги прошлепали по траве и болоту. Тень пересекла деревенскую площадь. Даже если кто-то из жителей, находившихся в домах, увидел странного гостя, он был слишком напуган, чтобы поднять тревогу. Посторонний наблюдатель, возможно, принял бы эту фигуру за воплощение дьявола, который ночью проник в село, чтобы посмотреть, какой богатый урожай душ он собрал. Или же это призрак одного из убитых решил нанести визит в селение.
Жители деревни, с первыми лучами солнца осторожно выйдя на улицу, удивленно застыли на площади. Возле ствола дуба все еще лежала цепь рядом с трупом араба. Однако слон исчез, и вместе с ним исчезли оба других мертвеца. Ветер дул мужчинам и женщинам в лицо, и некоторым из них показалось, что они даже слышат его смех.
23
Граф Саудрат из Мондзе был великим воином. Его тело было отмечено следами бесчисленных битв в виде шрамов, и он носил эти знаки с гордостью, пусть даже они и не придавали ему красоты. Вертикальный шрам, протянувшийся от подбородка до лба и прерываемый лишь потухшим глазом, обезобразил левую сторону его лица. Верхняя губа у него была отрезана, чего не могли скрыть даже кустистые усы. Издали казалось, что Саудрат все время ухмыляется. По обычаю франкских дворян в его волосы были вплетены пять разноцветных лент. На левой руке не хватало одного пальца, а правая наличествовала лишь наполовину. Трудно было представить, что этот человек еще может владеть мечом. Почти невероятно, что он принадлежал к лейб-гвардии императора, входил в легендарный «Scara francisca»
[55].
Какими же качествами мог обладать Саудрат?
От него воняло. Имма отшатнулась, надеясь, что не оскорбит этим графа. Он подошел к ней буквально вплотную. Без кольчуги испарения его тела долетали до носа нефильтрованными. Имма стала дышать ртом.
– Итак, император наконец хочет поговорить со мной? После того как он заставил меня ждать целых два дня, он еще имеет наглость посылать за мной, вместо того чтобы лично ко мне обратиться?
– Разумеется. – Саудрат огляделся по сторонам. – Однако он император. Что он приказывает, то и должно делать.
– Неужели у вас нет собственной воли? Представьте, что было бы с этой страной, если бы все ждали приказов императора.
– Разумеется, – повторил Саудрат и перенес вес тела на другую ногу. – Но если он все же приказал?
Имма решила не прибегать к дальнейшим аргументам и мысленно вознесла к небу молитву в похвалу простоты. Если этот экземпляр был представителем императорской элиты, то великая империя франков вряд ли переживет следующий праздник Рождества. Этого было достаточно. Ей хотелось наконец попасть к императору и избавиться от графа.
– Хорошо. Вы меня убедили. Я сейчас же отправлюсь к императорской палатке.
Хотя крестьянин Ляйдрад после прибытия Карла Великого сразу же хотел предоставить в его распоряжение весь свой двор, однако властитель настоял на ночевке в своей палатке из медвежьих шкур. «Мягкая подстилка из соломы хороша для задниц баб и стариков, – сказал он, – император же спит возле своих солдат».
– О нет, сестра. Император не в своей палатке. Он купается в реке. Пожалуйста, следуйте за мной! – Саудрат сделал попытку изобразить приглашающий жест, столь «галантный», что больше походил на смертельный удар широким мечом.
Он купается? Имма подумала, не запротестовать ли ей снова, однако пришла к выводу, что ей следует от этого отказаться, дабы не продолжать мучить простую душу Саудрата, а заодно пожалеть себя, и пошла вслед за воином по извилистой дороге, ведущей от крестьянского двора вниз, к берегу Роны.
Разбитый повозками путь к реке был усеян многочисленными лужами; между ними росли островки травы, на которые можно было ступать безопасно. Флажки, которые всего лишь несколько дней назад весело трепетали на ветру, указывая дорогу к месту, где проходил праздник урожая, теперь, мокрые, печально свисали с древков. В то время как Имма старалась обойти ямы, наполненные водой, Саудрату, казалось, не было жалко своих мокрых сапог, и он маршировал прямо по лужам, словно их и не существовало. «Какие же все-таки странные существа эти мужчины», – подумала Имма, и ей очень захотелось попасть назад, в мир женщин Санкт-Альболы.
– Так вы монахиня, это правда? – слепой глаз Саудрата уставился на Имму. Несмотря на свежий осенний ветерок, на его лбу блестел пот.
– Да. Правда, моя одежда не совсем соответствует моему званию. Конечно, вы еще не видели монахиню в такой грубой юбке. Можете не верить, но эта материя когда-то была брюками извозчика.
Воин бросил стеснительный взгляд на нее юбку.
– Вы красивая женщина, монахиня, – сказал он и смущенно замолчал.
Что бы это значило? Неужели этот мужчина добивался ее благосклонности? Она устремила на солдата, который был выше ее ростом на целых две головы, порицающий взгляд, однако тот как раз опустил глаза. Мысль о том, что она может нравиться мужчине, нравиться по-настоящему, а не так, как она понравилась извозчику Людвигу, подогрела тщеславие Иммы. На какой-то момент она со страхом подумала о своем сломанном носе, который несколько портил ее и без того умеренную красоту, так же как и надрезанное ухо. Однако затем она отбросила самодовольство и попросила Бога о прощении. Воин королевской гвардии, неотесанный, как боевой конь, смущал ее своим неуклюжим ухаживанием, а она вела себя словно послушница перед постригом в монахини. Вроде Аделинды.
Мысль о своей попутчице дала ей желанную возможность перевести разговор в другое русло.
– Ваши люди уже искали мою девушку? – она постаралась придать своему голосу повелительный тон.
– А монахиням разрешается выходить замуж?
От страха Имма промахнулась мимо островка травы и по самые косточки угодила в лужу. Если Саудрат так же стремительно мчался на коне в атаку, как он ухаживал за женщинами, то его врагам было не до смеха. Она молча покачала головой.
Граф рискнул бросить еще один взгляд на Имму, которая как раз освобождала свои ноги из грязи:
