– Сестра Имма, я благодарю вас за то, что вы понимаете эти чрезвычайные обстоятельства и пришли сюда. – Это был мощный бас императора, обращенный к ней. Она с содроганием представила себе этот голос во время битвы, как он, подобно грому, отдает приказания и рычит на противника. На какой-то момент она вспомнила, что именно этот человек когда-то возглавлял осаду Эресбурга и командовал огромной армией, которую от Иммы отделяла только лишь деревянная стена крепости. Он был тем, кто приказал срубить священное древо Ирминсул, на нем лежала ответственность за переселение ее народа, и это он послал Исаака в ее крепость.
– Благодарю за то, что вы хотите меня выслушать, ваше величество.
«Величество» – правильно ли так обращаться к императору?
Имма мысленно обозвала себя дурой. Плохая подготовка означала поражение наполовину.
– Называйте меня Карлом. Сложные формы обращения уместны в резиденциях императора, но не в полевых условиях. А теперь говорите.
Плеск воды и крики мужчин стихли. Лишь время от времени кто-то из них шумно фыркал, выливая речную воду из носа. Имма почувствовала себя так, будто перенеслась назад, в то время, когда была главной певчей. Только вместо монахинь ее в этот раз внимательно слушали купающиеся воины.
– Меня зовут Имма. Еще совсем недавно я была главной певчей монастыря Санкт-Альбола в Септимании. Половину своей жизни я провела в стенах монастыря. За прошлые дни на меня и на моих сестер обрушилось больше ужасов, чем за все время до этого.
Если раньше она считала невозможным рассказать свою историю перед этой странной публикой, снова пережить этот ужас, вызвать в воспоминаниях отчаяние, то сейчас она сама была потрясена тем, как слова будто сами по себе лились из ее уст. Она рассказала о страшной ночи в лабиринте, описала как могла картины убийств и пожара, которые крепко врезались в ее память. Она вспомнила вонь сгоревшего дерева и обугленного человеческого мяса, а также ужас, который вместе с отчаянием придал ей сил, чтобы уничтожить одну человеческую жизнь. Аделинда тоже была частью ее рассказа, как и Гунольд, которого она обвинила в том, что он навлек проклятие на Санкт-Альболу. Архиепископ Хильдебальд, возничий Людвиг, Бернвин, страшный угольщик и герцог Вала – все прошли перед ее мысленным взором, словно группа проклятых грешников на пути в подземный мир.
Слушатели, замерев, внимательно прислушивались к ее словам, лишь изредка прерывая рассказ возгласами удивления или возмущения. В конце концов Имма закончила повествование смертью Бернвина и приездом императора – всего лишь за несколько мгновений до того, как она сама чуть не стала жертвой герцога-интригана.
– Такова моя история, – в конце концов сказала она и тяжело сглотнула, так как у нее пересохло в горле. На скошенном жнивье, от которого она не отрывала глаз все это время, собирались вороны. В душе ее всплыло воспоминание, и она стала искать амулет на шее.
– Долгая и впечатляющая история, – услышала она громкий голос императора. – Однако герцог Вала противоречит вам в некоторых пунктах. Кому я должен верить? Почтенной монахине, которая посвятила жизнь Богу и его законам, или же самому близкому доверенному лицу архиепископа, чье посвящение в этот ранг я лично приветствовал, потому что он человек церкви, совершенно достойный доверия? Тяжелое решение. Вы можете убедить меня в своей честности?
Имму затрясло от гнева. Сжав кулаки, она резко повернулась назад. Пора было взглянуть императору в глаза. Что там еще было видно – это ее уже не волновало.
– Тридцать лет назад я дала обет и посвятила жизнь Богу. Я никогда не принимала благословения брака, мне не было даровано счастье материнства. Вместо этого моей семьей были сестры-монахини. Тридцать долгих лет. Вы думаете, я вру? Можете и дальше в это верить. Я ни о чем не буду жалеть и ни в чем клясться. Во всяком случае, не перед вами. Даже если бы вы были Папой Римским.
Купающиеся люди ухмылялись, глядя на нее из реки. Лишь лицо императора омрачилось во время возмущенной речи Иммы. Ей стало не по себе. Никто не сомневался в ее правдивости, ни император, ни…
– Папа Римский? – властный голос прозвучал теперь, словно из глубокого колодца. – Никто не может осмелиться сравнивать мою власть с властью святого трона. Папа Римский! Если бы не я, не было бы никакого Папы, никакого Patrimonium Petri
[56], не было бы никаких епископов и монастырей. Вы глупы или наглы.
– У каждого человека двое родителей. – Голос Иммы стал резким, словно шипение змеи. – Ваших родителей, наверное, звали Высокомерие и Властолюбие.
У телохранителей с лиц сошли улыбки. Прежде чем Карл Великий ответил, Имма подобрала юбки и, подгоняемая гневом, бросилась прочь. Она чувствовала триумф, однако вместе с тем ощущала горечь поражения.
Дорогу к крестьянской усадьбе она преодолела почти бегом. Когда она, тяжело дыша, очутилась перед двустворчатыми воротами сарая, в голове у нее будто прояснилось. Неужели она восстановила императора против себя? Ну и пусть. Чувствительность и обидчивость не должны играть никакой роли, если на кону стоит благополучие империи. Пусть Карл – с этого момента она решила звать его так, как равного себе, – тешится самомнением и самолюбием, пока сможет. Рано или поздно ему придется признать правду и поверить ей.
Во дворе царила суматоха, как в казарме. После праздника все гости отправлялись снова в дорогу, к своим поселениям и хуторам. Слишком поспешно, как пожаловался крестьянин Ляйдрад, но разве их можно в этом упрекать? Теперь высокопоставленные воины императора стали лагерем на скошенном жнивье западнее усадьбы. На восточной стороне поставили палатки солдаты, сопровождавшие герцога Валу. Хотя обе стороны вели себя мирно и коротали дни, подстригая гривы лошадям, чистя оружие и нашептывая служанкам в уши бесстыдные предложения, воздух буквально звенел от напряжения. День был теплым, но никто из воинов не снял тяжелые латы, а в лязге клинков на мокром точильном камне слышалась угроза.
Проходя через двор в темное помещение, Имма решила, что вечером соберет всех солдат на богослужение под открытым небом, чтобы они вместе помолились. Молитва охладит их пыл.
Во время молитвы она тщетно пыталась успокоиться. Мысли проносились у нее в голове, и ее незаметно сморил беспокойный сон.
Когда она проснулась вся в поту, ее постель была в таком же беспорядке, как и ее одежда. Она поспешно оправилась. Солнце уже склонилось к закату, и длинные тени ложились на все вокруг. Сколько таких дней еще принесет этот год, прежде чем настанут холода? Природа подает последние признаки жизни, перед тем как зима накроет все льдом и снегом. Хорошо тем, у кого достаточно запасов на зиму. Сама же она была бездомной: без пищи, денег и места для ночлега. Такие несчастные души зимой ожидает неизбежная смерть. Имма стряхнула с себя оцепенение.
Она решительно покинула сарай и пересекла поле, на котором стояли палатки воинов императора. Прикрывая глаза рукой от лучей заходящего солнца, она приблизилась к опушке леса, стараясь, однако, обойти стороной судный дуб. Она хотела поискать Аделинду. Глупая ссора той страшной ночью не выходила у нее из головы. Неужели послушница сбежала? Этого Имма представить себе не могла. В конце концов, она ведь не совсем была неправа. До тех пор, пока Аделинда не отказалась от жизни в монастыре, плотские желания для нее были запрещены. Алкоголь и мужчины! Если она найдет послушницу, то выбьет из нее страсть к наслаждениям мокрым кожаным ремнем. Или же крепко обнимет ее.
