– Нам придется выжечь тебе глаз, иначе ты умрешь, – откровенно заявил Масрук стонущему торговцу невольниками.
Пятеро рабов Грифо вынуждены были держать его, когда Масрук подошел к нему с раскаленным докрасна кинжалом. При продолжительном шипении и душераздирающих криках правая половина лица Грифо была погружена в вечную тьму. Вонь горящего мяса и волос наполнила воздух. Двоих рабов тут же вырвало.
Грифо не потерял сознания, и это не облегчило его боли. Трясущимися руками он закрыл свое обожженное лицо, катаясь в грязи, пока наконец не замер и остался лежать неподвижно, лишь изредка всхлипывая.
– Может быть, освободим его от мучений? – Халид смотрел на Грифо, как на старую клячу на базаре.
– Нет. Он или умрет сегодня ночью, или же на восходе солнца станет новым человеком. Его ненависть всегда была велика. Теперь она станет безграничной. Ну ладно. Теперь, когда мы сделали самое необходимое, расскажи мне, что случилось и как дурочке удалось одолеть двух воинов.
Они уселись на корточки у костра, достаточно далеко от Грифо, чтобы им не мешал его плач, доносившийся сейчас как воющий где-то вдалеке ветер, однако достаточно близко, чтобы рабы находились в их поле зрения.
Халид рассказал, что, едва Масрук исчез в тумане, он и Грифо подошли к девушке. Он еще подумал, чем ее мучить – лезвием кинжала, деревянным поленом или голыми руками, как она сама по себе начала говорить. Ее слова были непонятны, однако в конце концов Халиду удалось уловить смысл.
Император франков действительно находился недалеко от них, так сказала Гисла, на пути к горному монастырю под названием Санкт-Аунарий. Там идет война. В свите франка не только слон Абул Аббас, но и сакс Танкмар, а также две дюжины воинов.
– Все убивать, – сказала лангобардка. Затем она закатила глаза, словно одержимая, выхватила у Халида кинжал – а это было возможно только при условии, что ей помог какой-нибудь джинн – и бросилась на Грифо. Халид так был парализован ужасом, что девушке удалось сбежать в туман. Ребенка она оставила здесь, так же как и кинжал в глазном яблоке Грифо.
– Воистину дочь безумия! – Масрука охватил озноб при мысли, что девушка могла заразить его душевной болезнью.
– Почему она сама с такой готовностью все выдала? – Халид скептически всматривался в туман. – Из страха перед пытками? Она даже не знала, что я хочу сделать с ней.
В этот момент из темноты появилась Гисла. Не говоря арабам ни слова и не удостоив Грифо ни единым взглядом, она встала рядом с костром и скрестила руки на груди.
Масрук и Халид вскочили на ноги:
– Аллах велик, а эта женщина воистину является жертвой безумия, – вырвалось у Халида. Он уже держал меч наготове, однако Масрук удержал его.
– Она вернулась за ребенком. Она не хочет оставлять его у нас. Это хорошо, Халид. Пусть позаботится об ублюдке. Или ты сам хочешь давать отпрыску франка грудь? – Он издевательски рассмеялся.
Халид освободился из хватки Масрука.
– Может быть, она хочет наслать на нас погибель?
– Нет, Халид. Для коварства ее ум не создан. Мы заберем ее с собой. На восходе солнца мы отправимся на поиски этого монастыря. Laylat al-Qadr – это судьбоносная ночь.
– А как же сакс?
– Дух? Боюсь, что жар в мозгу разжег ее фантазию. Кровь поклонника дьявола еще не смыта с моего кинжала. – Масрук сплюнул. – Нет, Халид, мертвеца мы бояться не должны.
27
Стук в ворота был нетерпеливым, громким и отрывистым, словно стучавший хотел создать ужасный шум. Аббат Гисберт никому не давал вывести себя из состояния покоя. Он знал: если уж кто-то нашел дорогу сюда, наверх, в монастырь Санкт-Аунарий, то так быстро не уйдет. И тем более из-за того, что престарелые монахи заставили его подождать некоторое время у ворот. «Упражняться в искусстве ожидания есть последнее средство от нетерпеливости наших дней», – подумал Гисберт и самодовольно ухмыльнулся, пересекая медленными шагами двор, на южном конце которого находились массивные двустворчатые ворота, закрывавшие доступ к монастырю.
Стук. Стук. Стук.
Чем громче звучал стук во дворе, тем медленнее, шаркая ногами, подходил к воротам Гисберт. Он задержался возле виноградной лозы, чтобы поискать на нижней стороне листьев мучнистую росу. Растения были здоровыми. Если Бог будет благосклонен к ним, то монахи в этом году в первый раз могут попробовать выращенный ими самими виноград. Для того чтобы выжимать сок, винограда было маловато, однако начало положено. А через год, может быть, первая бочка собственного вина будет храниться в подвалах монастыря. Когда-нибудь им больше не придется покупать поддельное виноградное вино в городе. Гисберт довольно осмотрел пышные гроздья, словно мошонку быка на рынке для продажи скота.
Стук. Стук. Стук.
Аббат, вздохнув, отпустил виноградную гроздь так нежно, словно сотрясение могло испортить ягоды и уничтожить труды многих лет. Он продолжил свой путь к воротам и нырнул в тень от крыши, защищавшей ворота монастыря от непогоды. Лишь бы это не были снова эти музыканты! Они поселялись на несколько дней в монастыре и думали, что могут расплатиться за еду и место для ночлега на соломе своими похабными песнями и танцами. От их монотонной тягучей музыки, звуков флейты, криков и шума монахи только болели. Многих братьев Гисберт уже ловил на том, что за работой они мурлыкали под нос некоторые из тех песен. Божьи люди, поющие о радости, которую дарят им груди блудниц! Только не в этом монастыре! Нет, пока он здесь аббат!
Стук. Стук. Стук.
Руки Гисберта были худыми, обтянутыми грубой кожей. Он с облегчением подумал, что ему не придется открывать большие ворота. В правом крыле ворот на уровне глаз было устроено окошко. Аббат отодвинул железный засов, открыл люк и встал на цыпочки, чтобы увидеть, что происходит за воротами.
Порыв ветра дунул через отверстие и бросил пыль в лицо Гисберту, так что аббату пришлось зажмурить глаза. Когда он, моргая от слез, снова открыл их, то увидел какую-то расплывчатую фигуру на дороге, ведущей к монастырю. Без сомнения, это был мужчина. Он держал коня в поводу, и ветер трепал его длинный плащ. Гисберту показалось, словно у чужака за спиной были крылья.
– Бог с вами, брат! Какого рода ваше желание?
– Я хочу вести торговлю с вашим монастырем. Впустите меня и посмотрите, что я могу вам предложить. – Голос посетителя казался молодым и старым одновременно. Гисберт списал это на счет урагана, который будто рвал звуки на части.
– Спасибо, но наш ключник говорит, что запасов нам хватит на всю зиму. Попытайте счастья на базаре, до него меньше двух дней пути.
– Вы не понимаете, старик. Я не предлагаю продукты питания. Я торгую костями святых, великомучеников, лучших людей среди христиан. Отведите меня к вашему аббату!
– Он перед вами. И я говорю: у нас нет ни потребности, ни средств покупать реликвии. А теперь идите.
