Он прекратил начитывать свой дикторский текст и громко, со всхлипом, перевел дух. Мелоди заворочалась во сне.
– Он кипит на медленном огне, – повторил Гас. – Варится в своем собственном соку. Наконец, когда его больной гнев достигает вершины, как-то вечером он вламывается в Ла-Каса и рыщет по территории, пока не находит жертву. Бедную девочку-сироту, беззащитную, одинокую в общей спальне, потому что она лежит в постели с простудой. Безумец теряет контроль. Насилует ее, буквально разрывая на части, – вскрытие покажет необычайную жестокость, с которой это было проделано, Уилл. Делает фотографии своего жуткого деяния. Отвратительное преступление! Пока девочка кричит, зовет на помощь, мы – я и ты, Уилл, – случайно проходим мимо. Бросаемся на выручку, но слишком поздно. Ребенок уже погиб.
Мы смотрим на кровавую сцену перед нами с ужасом и отвращением. Делавэр, личина которого сброшена, набрасывается на нас с пистолетом в руке. Мы героически боремся с ним, валим на землю, и в процессе убийца получает смертельное ранение. Хорошие парни побеждают, и в Долине вновь воцаряются мир и покой.
– Аминь, – сказал я.
Он не обратил на меня внимания.
– Неплохо, а, Уилл?
– Гас, это не прокатит. – Тоул опять выступил между нами. – Он все знает – и про учительницу, и про Немета…
– Тихо. Все прокатит. Прошлое – лучший предсказатель будущего. Раньше нам все удавалось, удастся и теперь.
– Гас…
– Молчать! Я тебя ни о чем не спрашиваю, я тебе приказываю. Раздевай ее!
Я приподнялся на локтях и заговорил сквозь пронизанные болью, опухшие челюсти, сам не без труда вникая в смысл слов, вылетающих у меня изо рта.
– А как насчет другого сценария? Этот называется «Большой обман». Про человека, который думает, будто убил своих жену и ребенка и продал всю свою жизнь шантажисту.
– Заткнись. – Маккафри двинулся ко мне.
Тоул заступил ему дорогу, прицелившись из «тридцать восьмого» в полакра жира, закутанного в зеленую ткань. Типичный «мексиканский тупик»
[128], прямо как в кино.
– Я хочу услышать, что он скажет, Гас. Все опять путается… Мне плохо. Я хочу, чтобы он объяснил…
– Сами подумайте, – сказал я, стараясь говорить так быстро, как позволяла боль. – Вы когда-нибудь проверяли тело Уилли-младшего на предмет признаков жизни? Нет. А он проверил. Он сказал вам, что мальчик мертв. Что вы убили его. Но тело разве когда-нибудь нашли? Вы на самом-то деле видели тело?
Лицо Тоула сосредоточенно напряглось. Он словно скользил, теряя сцепление с реальностью, отчаянно скреб ногтями, изо всех сил стараясь удержаться.
– Я… я не знаю. Уилли был мертв. Так они сказали. Прилив…
– Может быть. Но подумайте: это была просто золотая возможность. За гибель Лайлы вас в худшем случае обвинили бы в причинении смерти по неосторожности. К домашнему насилию в те годы вообще не относились всерьез. С адвокатами, которых могла нанять ваша семья, вы могли бы запросто отделаться условным сроком. Но от двух смертей – особенно если погиб ребенок – было бы не так просто отделаться. Ему требовалось, чтобы вы поверили в смерть сына – чтобы можно было подцепить вас на крючок.
– Уилл! – угрожающе произнес Маккафри.
– Я не знаю – столько времени…
– Подумайте! Вы ударили его достаточно сильно, чтобы убить? Наверное, нет. Включите мозги. Они у вас неплохие. Раньше вы всё помнили.
– Да, когда-то у меня были хорошие мозги, – пробормотал он.
– Они по-прежнему хорошие! Вспоминайте. Вы ударили маленького Уилли сбоку по голове. По какой стороне?
– Не знаю…
– Уилл, это все брехня. Он пытается запудрить тебе мозги. – Маккафри искал способ меня заткнуть. Но револьвер Тоула поднялся и метнулся к той точке, где у нормального человека должно быть сердце.
– Так с какой стороны, доктор? – требовательно спросил я.
– Я правша, – ответил он, словно впервые открыв для себя этот факт. – Я пользуюсь правой рукой. Я ударил его правой рукой… Я опять это вижу… Он подходит ко мне из спальни. Зовет маму. Подходит справа, бросается ко мне. Я… бью его по правой стороне. Да, по правой стороне.
Боль в голове превратила обычную речь в пытку, но я продолжал нажимать.
– Да. Именно. Думайте! А что, если Маккафри обманул вас – вы не убивали Уилли? Вы ранили его, но он выжил. Какого рода повреждения, какие симптомы могут вызываться травмой правого полушария у развивающегося ребенка?
– Черепно-мозговая травма правого полушария – правая сторона мозга управляет левой стороной тела, – продекламировал Тоул. – Травма правого полушария вызывает дисфункцию левой стороны.
– Замечательно, – поощрил я его. – Сильный удар со стороны правого полушария может вызвать левосторонний гемипарез. Плохая левая сторона.
– Эрл…
– Да. Тело так и не было найдено, потому что ребенок не умер. Маккафри проверил пульс, понял, что он есть, увидел вас в шоке и решил воспользоваться ситуацией, сыграть на вашем чувстве вины. Он завернул в одеяла оба тела, причем ваши дружки ему практически не помогали. Лайлу засунули за руль машины и столкнули с моста Эвергрин. Ребенка забрал Маккафри. Наверняка обеспечил ему какую-то медицинскую помощь, но не самым лучшим образом, потому что уважающий себя врач должен был бы сообщить о происшествии в полицию. А после похорон исчез. Это ваши слова. А исчез он потому, что ничего другого ему не оставалось. У него на руках был малолетний ребенок. Он забрал его с собой в Мексику, черт знает куда, дал ему другое имя – и ваш сын превратился в ту личность, которой неизбежно становится тот, кого воспитывает такое чудовище. Он сделал себе личного робота.
– Эрл… Уилли-младший… – Брови Тоула сошлись на переносице.
– Чушь собачья! С дороги, Уилл! Я приказываю!
– Это правда, – проговорил я сквозь гулкое уханье в голове. – Сегодня перед тем, как принять таблетки, вы сказали, что Мелоди кого-то смутно вам напоминает. Осторожно повернитесь – не выпускайте его из виду! – и хорошенько на нее посмотрите. И скажите почему.
Тоул попятился, не сводя дула револьвера с Маккафри, коротко глянул на Мелоди, а потом пригляделся попристальней.
– Она похожа, – тихо проговорил он, – на Лайлу.
– На свою бабушку.
– Я не мог знать…
Естественно, он не мог! Куинны были бедняками, невеждами, отбросами общества. На клеточном уровне. Его взгляды на генетическое превосходство высшего класса не позволяли ему даже фантазий о связи между ними и своей родословной. А теперь его защита рухнула, и озарения били в его сознание, будто капли кислоты, – и в каждой точке контакта вздувалась болезненная психическая рана. Его сын – убийца, человек, превращенный в ночного хищника. Мертв. Его невестка – интеллектуально ограниченное, беспомощное, жалкое создание. Мертва. Его внучка – маленькая девочка, на которой он отрабатывал свое ремесло и которую закормил медикаментами до ступора. Жива. Но ненадолго.
