В комнате стало темно.
– Давайте оставим ее в покое.
Бонита, доктор и Майло вышли.
– А теперь ты продолжишь спать, Мелоди, проведешь очень спокойную и приятную ночь с хорошими снами. А когда проснешься утром, будешь чувствовать себя бодрой и отдохнувшей.
Я услышал, как она тихонько посапывает.
– Спокойной ночи, Мелоди! – Я наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.
Она пролепетала одно слово:
– Папка.
Я прикрыл дверь в ее комнату. Бонита металась по кухне, заламывая пальцы. На ней был застиранный мужской махровый халат, волосы убраны в узел на затылке и накрыты косынкой. Вид у нее был гораздо более бледный, чем тогда, когда я застал ее за уборкой.
Тоул склонялся над своей черной сумкой. Защелкнул ее, встал и провел пальцами по волосам. Завидев меня, выпрямился во весь рост и гневно глянул на меня сверху вниз, готовый к очередной лекции.
– Ну что, довольны? – бросил он.
– Только не начинайте, – предостерег я его. – Не надо никаких «я же вам говорил».
– Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я был так против того, чтобы влезать в голову этого ребенка?
– Никто никуда не влезал. – Я почувствовал, как сжимаются мышцы живота. Тоул воплощал в себе всех самодовольных авторитетов, к которым я питал отвращение.
Он снисходительно покачал головой:
– Вам явно следует освежить память.
– А вот вы явно просто лицемерный напыщенный гондон!
Синие глаза вспыхнули. Он поджал губы.
– А как вы посмотрите на то, что я сообщу о вашем поведении в комитет по этике Медицинского совета штата?
– Валяйте, доктор.
– Я всерьез над этим подумываю. – Вид у него был как у кальвинистского проповедника – суровый, чопорный и самодовольный.
– Флаг вам в руки. Заодно проведем небольшую дискуссию насчет правомерности использования стимулирующих медикаментов для детей.
Тоул усмехнулся:
– Понадобится кто-то посерьезней вас, чтобы запятнать мою репутацию.
– Не сомневаюсь. – Пальцы сами собой сжались в кулаки. – У вас ведь легионы верных последователей! Вроде вон той женщины. – Я ткнул пальцем в сторону кухни. – Они сдают вам своих детей, словно поломанные живые игрушки, и вы их кое-как подшаманиваете: тут-там подкрутили – и сразу таблеточку; подгоняете их к запрошенному техзаданию. Надо сделать их послушными и тихими, покладистыми и уступчивыми? Пожалуйста! Получайте своих полусонных маленьких зомби! А вы, блин, просто герой!
– Я не желаю все это выслушивать. – Он выступил вперед.
– Естественно, не желаете, герой вы наш. Но почему бы вам не зайти туда и прямо не сказать, что вы на самом деле про нее думаете? Тяжелый случай, предрасположенность на клеточном уровне, так-так, давайте-ка посмотрим: гены ни к черту, никакой адекватной самооценки…
Он замер на месте.
– Полегче, Алекс, – опасливо подал голос Майло из своего угла.
Из кухни появилась Бонита.
– Что тут происходит? – агрессивно вопросила она.
Мы с Тоулом воинственно уставились друг на друга, как боксеры после гонга.
Он тут же сменил тон и очаровательно ей улыбнулся:
– Ничего, моя дорогая. Просто профессиональная дискуссия. Мы с доктором Делавэром пытаемся определить, что будет лучше для Мелоди.
– Лучше, чтоб больше никаких гипнозов! Вы сами мне сказали.
– Да. – Тоул потопал носком туфли, стараясь не выдавать смущения. – Таково было мое профессиональное мнение. – Он вообще обожал это слово – «профессиональный». – И таковым оно остается.
– Ну так скажите ему! – Она ткнула пальцем в меня.
– Именно это мы и обсуждали, дорогая.
Пожалуй, он несколько перестарался с вкрадчивостью, поскольку лицо ее напряглось, и она подозрительно понизила голос.
– А что тут обсуждать-то? Я не хочу, что он или вот он, – очередной воинственный тычок в сторону Майло, – тут ошивались. – Бонита повернулась к нам. – Добреньких тут корчили и только напакостили! У моей дочки припадки, она визжит как резаная, и теперь я потеряю место! Точно потеряю!
Ее лицо перекосилось. Она закрыла его руками и расплакалась. Тоул увивался вокруг нее, как жиголо с Беверли-Хиллз, – обнимал за плечи, утешал, повторял: «Тише, тише». Отвел ее к дивану, усадил, стоя навис над ней, похлопывая по плечу.
– Я потеряю место, – насморочно пробубнила она сквозь сомкнутые пальцы. – Они здесь не любят шума. – Убрала руки, подняла мокрые глаза на Тоула.
– Тише-тише, все будет в порядке. Я за этим прослежу.
– Но как же эти припадки?
– Этим я тоже займусь. – Он бросил на меня колючий взгляд, полный неприкрытой злобы – и, как я был убежден, некоторой доли страха.
Бонита шмыгнула носом и утерлась рукавом.
– Я не понимаю, с чего ей вдруг просыпаться и звать папу! Этот гаденыш и пальцем для нее не пошевелил, даже сраного цента не дал на ее содержание! Никогда он ее не любил! С чего она плачет по нему, доктор Тоул? – Она подняла на него глаза, словно послушница, взывающая к настоятелю.
– Тише-тише…
– Он совершенно ненормальный, этот Ронни Ли! Вот только посмотрите! – Женщина сорвала с головы косынку, встряхнула рассыпавшимися по плечам волосами и нагнула голову, показывая макушку. Продолжая хныкать, разделила пряди волос в центре головы. – Посмотрите на это!
Выглядело это жутко. Толстый мокнущий шрам размером с жирного червя. Словно этот червь ввинтился ей под скальп и устроился там. Кожа вокруг него была синевато-багровой и бугристой – результат небрежной работы хирурга – и совершенно лишенной волос.
– Теперь поняли, почему я это прикрываю? – вскричала Бонита. – Это он мне сделал! Цепью! Ронни Ли Куинн! – Она словно выплюнула это имя. – Чокнутый злобный ублюдок! Так вот этого «папочку-папочку» она звала? Эту мразь!..
– Тиши-тише, – все повторял Тоул. Он повернулся к нам. – Вы, джентльмены, еще желаете что-либо обсудить с миссис Куинн?
– Нет, доктор, – ответил Майло и повернулся уходить. Ухватил меня за локоть, увлекая за собой.
Но я еще не все высказал.
– Объясните ей, доктор. Объясните, что это не припадки. Что это просто ночные кошмары и что они пройдут сами собой, если ее не волновать. Объясните ей, что не надо давать ей ни фенобарбитал, ни дилантин, ни тофранил!
Тоул продолжал похлопывать ее по плечу.
– Спасибо за профессиональное мнение, доктор. Я управлюсь с этим случаем как сочту нужным.
Я стоял как вкопанный.
– Да пошли же, Алекс!
