– И он регулярно поднимал этот вопрос?
Лонгстрет принялся ковырять ногти.
– Как я уже сказал, напрямую он этого не говорил. Просто сказал, что у меня пограничный случай, можно трактовать и так и эдак – либо психопатический тип личности, либо что-то не столь клеймящее – невроз страха или что-то в этом роде, – и что я могу пойти по любому пути. В итоге он сказал маме, что я психопат.
Болезненно-бледное лицо Лонгстрета скривилось от злости.
– Я очень рад, что он сдох! Вот, я это высказал! Это как раз то, о чем я сразу подумал, когда прочитал об этом в газете!
– Но вы этого не делали.
– Конечно же нет! Я бы не смог. Я бегу от зла, я не приемлю его!
– Мы поговорим с миссис Хизерингтон, Рой.
– Да. Спросите ее про начос и про вино – по-моему, это было бургундское «Галло». И был еще фруктовый пунш с кусочками апельсина, которые там плавали. В хрустальной чаше. И еще одну из женщин стошнило на пол в конце. Я помог убрать…
– Спасибо, Рой. Вы можете идти.
– Да. Пойду.
Он развернулся, как робот, – худая фигура в коротком синем аптекарском халате, – и вошел в «Трифти».
– И такой вот готовит и отпускает лекарства? – недоуменно произнес я.
– Если его нет в том списке чокнутых, то он явно должен там быть. – Майло убрал блокнот в карман, и мы направились к машине. – Как, на твой взгляд, похож он на психопата?
– Нет, если только не лучший актер на свете. Вообще-то типичный астеник. Шизоидный темперамент, замкнутость, уход в себя. Может, даже на грани шизофрении, если что.
– Это опасно?
– Кто знает… Подвергни его достаточно сильному стрессу, и он может взорваться. Но, по моему мнению, он скорее предпочитает вести образ жизни отшельника – свернуться калачиком в кровати, ублажать сам себя, чахнуть, и будет оставаться в таком виде еще лет десять-двадцать, пока мамочка поправляет ему подушки.
– Если вся эта история про Икара – правда, то это проливает кое-какой свет на нашего дорогого покойника.
– На Хэндлера? Ну да, просто настоящий доктор Швейцер
[38].
– Угу, – кивнул Майло. – Тот тип парня, смерти которого вполне может кто-нибудь пожелать.
* * *
Каньон Колдуотер мы проскочили еще до того, как его заткнул поток машин с обитателями Долины, возвращающимися домой с работы, и в половине пятого уже были в Бербанке.
Типография «Престо» оказалась одним из серых бетонных строений, громоздящихся в индустриальном парке возле аэропорта Бербанк, словно огромные надгробия. В воздухе витали ядовитые ароматы, а небо с регулярными интервалами вспарывал натужный рев самолетных турбин. Интересно, подумал я, какова средняя продолжительность жизни у тех, кто проводит здесь все дневные часы.
Морис Бруно успел порядком возвыситься в мире с тех пор, как его фамилия попала в медицинскую карточку. Теперь он был вице-президентом, командовал продажами. Его тоже не оказалось на месте, как сообщила нам его секретарша, гибкая проворная брюнетка с выгнутыми бровями и ротиком, предназначенным говорить слово «нет».
– Тогда давайте сюда его босса! – рявкнул Майло. Удостоверение он сунул ей прямо под нос. Мы оба взмокли, устали и были удручены. Последним местом, в которым мы хотели застрять, был Бербанк.
– Это мистер Гершман, – сказала она, словно раскрывая какую-то секретную информацию.
– Тогда именно с ним я и хочу поговорить.
– Секундочку.
Она удалилась, виляя задом, и вернулась со своим полнейшим клоном в блондинистом парике.
– Я секретарь мистера Гершмана, – объявила клонированная копия.
Должно быть, это все отрава в воздухе, решил я. Она вызвала необратимые повреждения, разъела кору головного мозга до такой степени, что простейшие вещи обрели ауру проблем вселенского масштаба.
Майло глубоко вздохнул.
– Мы бы хотели побеседовать с мистером Гершманом.
– А можно осведомиться, по какому вопросу?
– Нет, нельзя! Сейчас же отведите нас к Гершману!
– Хорошо, сэр…
Секретарши переглянулись. Потом брюнетка нажала на кнопку, затрещал электрический дверной замок, и блондинка провела нас через двойные стеклянные двери в огромный производственный цех, забитый машинами, которые безостановочно чавкали, шлепали, рубили, взрыкивали и пачкались. Вокруг этих бешеных стальных чудищ суетилась горстка людей с отупевшими взглядами и отвисшими ртами, вдыхая пары, сочащиеся спиртом и ацетоном. Одного только шума здесь было вполне достаточно, чтобы вас прикончить.
Блондинка резко свернула влево – явно в надежде на то, что мы потеряемся и сгинем в утробе одного из этих железных бегемотов, но мы старались не отставать, держась в кильватере ее покачивающихся ягодиц, пока не добрались до вторых распашных пружинных дверей. Она решительно протолкалась через них, не озаботившись их придержать, так что Майло пришлось чуть ли не выпасть вперед, чтобы поймать створки. Короткий коридорчик, опять стеклянные двери – и мы вдруг оказались в такой гробовой тишине, что заложило уши.
Управление типографии «Престо» могло с равным успехом располагаться на другой планете. Мохнатые темно-вишневые ковры, с которыми еще надо было договориться, чтобы получить обратно свою лодыжку, стены, отделанные панелями из настоящего ореха… На ореховых же дверях выделялись выпуклые медные буквы фамилий и должностей, изящно подогнанные по центру. И тишина.
Блондинка остановилась в конце коридора, перед особенно внушительной дверью с особо изящными золотыми буквами, которые гласили: «Артур М. Гершман, президент». Впустила нас в приемную габаритами со средних размеров дом, взмахом руки пригласила сесть в кресла, которые и на вид, и на ощупь были как смежезамешенное хлебное тесто. Устроившись за своим столом – хитроумной конструкцией из плексигласа и розового дерева, являвшей миру превосходный вид на ее ножки, – нажала кнопку на пульте, который принадлежал, очевидно, Центру управления НАСА, немного пошевелила губами перед микрофоном, кивнула и опять поднялась.
– Мистер Гершман сейчас вас примет.
Кабинет за приемной, как и ожидалось, оказался размером с собор и декором напоминал нечто сошедшее со страниц «Архитектурного дайджеста» – мягко подсвеченное и удобное, но с достаточным количеством острых углов, чтобы вы особо не расслаблялись. Однако человек за письменным столом оказался полным сюрпризом.
На нем были затрапезные штаны цвета хаки и белая рубашка с коротким рукавом, явно нуждающаяся в утюге. На ногах – растоптанные «Хаш Папис», и, поскольку он закинул их на стол, дыры в подметках красовались на самом виду. Хозяином кабинета оказался дядька хорошо за семьдесят, лысый, очкастый – причем одна дужка очков скреплена изолентой – и с выпирающим брюшком.
