На справочной стойке лежала закатанная в пластик карта, и я сверился с ней, чтобы определить местонахождение Креспи-холла. Проходящие мимо студенты казались довольно тихой публикой – большей частью круглолицые, розовощекие и льноволосые, с цветом глаз в пределах одного и того же спектра, от светло-голубого до темно-синего. Дорогие, но будто откуда-то из эпохи Эйзенхауэра прически. Брюки сплошь с манжетами, на пенни-лоферах действительно сияют пенни, а аллигаторов на рубашках с лихвой хватает на еще один Эверглейдс
[88]. Адепт евгеники
[89] испытал бы гордость при виде прямых спин, крепких мышц и надменно поджатых губ этих отпрысков фамильных поместий. Я почувствовал себя так, будто умер и угодил прямиком в Арийский Рай.
Креспи-холл оказался трехэтажным ромбоидом с ионическими колоннами из покрытого варикозными венами мрамора. Отдел общественных связей прятался за дверью из красного дерева, обозначенной золотыми трафаретными буквами. Когда я ее открыл, она ощутимо скрипнула.
Маргарет Доплмайер выглядела как одна из тех долговязых костлявых теток, что обречены коротать свой век в девицах. Она попыталась упрятать свое неуклюжее тело в похожий на палатку костюм из коричневого твида, но острые углы так и оставались торчать из него со всех сторон. У нее были лошадиное лицо с крупной челюстью, бескомпромиссные губы и красновато-каштановые волосы с совершенно несочетаемой со всем прочим девчоночьей челочкой. Кабинет был едва ли вместительней салона моей машины – общественные связи явно не относились к основным заботам отцов-основателей Джедсона, – и ей пришлось протискиваться между краем стола и стенкой, чтобы выйти мне навстречу. Этот маневр выглядел бы неуклюже и в исполнении Павловой, ну а Маргарет Доплмайер так и вовсе чуть не рухнула, за что-то запнувшись. Я мысленно пожалел ее, но постарался этого не показывать – выглядела она лет на тридцать пять, а в этом возрасте женщины вроде нее уже выучиваются лелеять уверенность в собственных силах. Способ ничем не хуже других, чтобы справляться с одиночеством.
– Здравствуйте! Вы, должно быть, Алекс.
– Да, это я. Рад познакомиться, Маргарет.
Рука у нее была толстой, твердой и почему-то покрасневшей – то ли от частого заламывания, то ли от частого мытья, даже не знаю.
– Пожалуйста, присаживайтесь.
Я взял стул с реечной спинкой и без особых удобств уселся.
– Кофе?
– Не откажусь. Со сливками.
Позади ее письменного стола стоял небольшой столик с электроплиткой. Она налила кофе в кружку и подала мне.
– Что-нибудь решили насчет обеда?
Перспектива смотреть на нее поверх стола еще целый час меня особо не вдохновляла. Дело было не в ее угловатой фигуре и не в ее суровом лице. Она явно жаждала рассказать мне историю своей жизни, а я был не в настроении забивать голову посторонним материалом. И ответил отказом.
– Может, тогда просто перекусите?
Она придвинула мне поднос с сыром и крекерами, выглядя в роли гостеприимной хозяйки довольно неуклюже. Интересно, подумал я, с чего ее вдруг потянуло в пиар? Библиотечное дело казалось для нее более подходящим занятием. А потом мне пришло в голову, что пиарщик в Джедсоне наверняка сродни тому же библиотекарю – сидячая работа за столом с вырезками и почтой и совсем мало контактов с живыми людьми.
– Спасибо.
Я проголодался, а сыр оказался очень даже ничего.
– Итак. – Она обвела взглядом свой стол, нашла очки и надела их. За стеклами глаза ее стали больше и почему-то мягче. – В общем, вы хотите ощутить дух Джедсона.
– Совершенно верно – хочу его понюхать и попробовать на вкус.
– Это довольно уникальное место. Сама я из Висконсина – училась в Мэдисоне, вместе с еще сорока тысячами студентов. А здесь всего две тысячи. Все друг друга знают.
– Типа как одна большая семья. – Я вытащил блокнот и ручку.
– Да. – При слове «семья» губы ее недовольно поджались. – Можно сказать и так.
Порывшись в бумагах, она принялась декламировать:
– Джедсон-колледж был основан Джосианом Т. Джедсоном, шотландским иммигрантом, нажившим состояние на шахтах и железных дорогах, в одна тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году. За три года до того, как был основан Университет Вашингтона, так что на самом-то деле мы – старейшее высшее учебное заведение в городе. Намерением Джедсона было создать на свои средства такой учебный институт, в котором традиционные ценности сосуществовали бы бок о бок с преподаванием основных искусств и научных дисциплин. До настоящего дня основное финансирование колледжа осуществляется благодаря ежегодным выплатам из Джедсоновского фонда, хотя существуют и другие источники.
– Я слышал, плата за обучение здесь довольно высокая.
– Плата, – она нахмурилась, – составляет двенадцать тысяч долларов в год, плюс проживание, регистрация и прочие сборы.
Я присвистнул.
– А у вас есть стипендии?
– Ежегодно выделяются средства на небольшое количество стипендий для заслуживающих того студентов, но какой-либо постоянной программы финансовой поддержки нет.
– Тогда нет и интереса привлекать студентов из более широкой социально-экономической прослойки?
– В принципе нет.
Она сняла очки, отложила заготовленные материалы в сторону и близоруко уставилась на меня.
– Я надеюсь, мы не будем особо углубляться в рассмотрение данного вопроса.
– Почему так, Маргарет?
Она подвигала губами, пробуя несколько невысказанных слов на вкус, и отвергла их все до единого. В конце концов произнесла:
– По-моему, это намечалось как материал, основанный на впечатлениях. Что-то позитивное.
– Такой и будет. Просто стало любопытно.
Я уже тронул некий нерв, и это вряд ли особо пошло на пользу, поскольку сейчас меньше всего мне требовалось напрягать свой источник информации. Но что-то в том напыщенном классовом самодовольстве, которым здесь буквально пропиталось все вокруг, жутко меня раздражало, отчего было трудно оставаться паинькой.
– Понятно.
Она опять надела очки, подхватила свои бумаги, проглядела их и поджала губы.
– Алекс, можно поговорить с вами не под запись – просто как один пишущий человек с другим?
