– Конечно. – Я закрыл блокнот и убрал ручку в карман пиджака.
– Даже не знаю, как все это подать… – Она теребила твидовый лацкан, закручивая грубую ткань и опять разглаживая ее. – Эта статья, этот ваш визит – администрация все это особо не приветствует. Как вы уже наверняка догадались по «великолепию» нашего окружения, пиар – это отнюдь не то, чего в Джедсоне жаждут заполучить любой ценой. После того как вчера поговорила с вами, я рассказала начальству о вашем приезде – думала, что они будут более чем довольны. На самом же деле все оказалось наоборот. Меня отнюдь не похлопали по спине.
Она надула губы, словно ребенок после несправедливо полученного нагоняя.
– Я не намерен создавать вам проблемы, Маргарет.
– Как знать… Как я уже сказала, я здесь новенькая. Они тут всё делают по-другому. Это совершенно другой образ жизни – тихий, консервативный. Есть непреходящее качество этого места.
– А как, – спросил я, – колледж привлекает студентов, не привлекая к себе внимания?
Она пожевала губу.
– Я действительно не хочу в это углубляться.
– Маргарет, это не для записи. Давайте без ненужных обструкций.
– Это не важно, – настаивала она, но ее грудь вздымалась, а в плоских, увеличенных стеклами очков глазах проглядывало сомнение. Внутри ее явно зрел некий конфликт. На этом конфликте я и решил сыграть.
– Тогда о чем переживать? Мы, пишущие, должны быть откровенны хотя бы друг с другом. Цензоров у нас и без того хватает.
Она достаточно надолго задумалась на этими словами. На лице ее ясно отражалось происходящее где-то в голове перетягивание каната, и я не мог не почувствовать себя последней сволочью.
– Я не хочу отсюда уходить, – наконец произнесла Маргарет. – У меня чудесная квартирка с видом на озеро, мои кошки, мои книги… Я не хочу потерять… все потерять. Я не хочу, чтобы пришлось собирать вещички и двигать обратно на Средний Запад. Туда, где на многие мили сплошная плоскость без единого бугорка и при этом никакой перспективы. В общем, вы понимаете.
Ее манеры и тон выдавали внутренний надлом – мне это было хорошо знакомо, поскольку я не раз видел такое у своих бесчисленных пациентов во время психотерапии, прямо перед тем, как начинает рушиться внутренняя защита. Она собиралась дать себе волю, и я был готов ей в этом помочь – чертов манипулятор, вот я кто после этого…
– Вы понимаете, о чем я говорю? – спрашивала она.
И я услышал свой собственный ответ, гладкий, как масло:
– Ну конечно же понимаю!
– Все, что я вам скажу, должно остаться конфиденциальным. Не для печати.
– Обещаю. Я обычный очеркист. Меня не прельщают лавры Вудворда или Бернштейна
[90].
На крупном, мягком лице возникла неуверенная улыбка.
– Правда? А вот меня прельщали, давным-давно. После четырех лет в студенческой газете в Мэдисоне я мечтала, что когда-нибудь стану журналистом года. После выпуска целый год ничего не писала – работала официанткой. Я это просто ненавидела. Потом устроилась в собачий журнал, писала всякие ути-пути-пресс-релизы про пуделей и шнауцеров. Этих маленьких тварей приводили в редакцию для фотосессий, и те гадили прямо на ковер. Он весь провонял. Потом так сложилось, что целых два года пришлось освещать профсоюзные собрания и прочие подобные шабаши в Нью-Джерси, и это окончательно выдавило из меня все остатки иллюзий. Теперь мне хочется только одного – покоя.
И снова очки легли на стол. Она закрыла глаза и помассировала виски.
– Если хорошенько задуматься, то только этого хочет любой из нас, – тихонько произнес я.
Маргарет открыла глаза и присмотрелась в моем направлении. Судя по тому, как она щурилась, я наверняка представлялся ей просто размытым пятном. Я постарался выглядеть как заслуживающее доверия размытое пятно.
Она бросила в рот два кусочка сыра и измолола их в пыль своими выдающимися челюстями. Затем произнесла:
– Не думаю, что все это может пригодиться вам для статьи. Особенно если вы задумали что-то хвалебное.
Я выдавил смех.
– Теперь, когда вы меня заинтересовали, давайте не будем останавливаться на полпути.
Маргарет улыбнулась.
– Как коллега с коллегой?
– Как коллега с коллегой.
– Ох, – вздохнула она. – Думаю, большого греха не будет.
* * *
– Для начала, – растолковала мне Маргарет между двумя большими кусками сыра, – нет, Джедсон не заинтересован в привлечении людей со стороны, и точка. Да, это колледж, но лишь по названию и формальному статусу. А вот что Джедсон представляет собой на самом деле – с функциональной точки зрения, – так это нечто вроде изолятора. Место, в которое привилегированные классы могут на четыре года засунуть своих деток, прежде чем мальчики войдут в папин бизнес, а девочки выйдут замуж за мальчиков, превратятся в образцовых домохозяек и вступят в «Младшую лигу»
[91]. Парни в основном специализируются на бизнесе или финансах, девушки – на истории искусств или домашней экономике. Излишними знаниями тут никто никого не напрягает – на троечку тянут, и ладно. Лишь бы диплом потом можно было всучить. Шибко умные тут никому не нужны. Те, кто посмышленей, могут продолжить учебу в юридической или медицинской школе. Но когда они там отучатся, все равно попадут в ту же обойму.
Говорила она с горечью – серая мышка, описывающая прошлогодний студенческий бал, на котором все время простояла у стенки.
– Средний доход семей, отправляющих сюда своих детей, – больше ста тысяч долларов в год. Только подумайте об этом, Алекс. Все баснословно богаты. Видели причал?
Я кивнул.
– Эти плавучие игрушки принадлежат студентам. – Она сделала паузу, будто так и не могла в это поверить. – Парковка выглядит как пит-стоп Гран-при Монте-Карло. Эти детки носят кашемир и замшу, даже когда собираются поваляться на травке.
Одна из ее грубых шероховатых рук нашла другую и теперь нервно разминала ее. Она так обводила глазами стены крошечного кабинетика, словно те были напичканы подслушивающими устройствами. Интересно, подумал я, с чего ей так нервничать? Ну да, Джедсон – для богатеньких детишек. Стэнфорд тоже начинал с такого и вполне мог кончить схожим застоем, если бы кто-то не решил, что недопуск сюда одаренных евреев, азиатов и прочих людей со смешными фамилиями и высоким ай-кью со временем приведет к академической энтропии.
– Быть богатым – не преступление, – заметил я.
