* * *
Командный пункт отличается от блиндажа, где мы были, наличием трёх полевых телефонов на столе, висящей на стене подробной картой с кучей условных значков и несколькими табуретками. Дождавшись, когда турки-конвоиры уберутся восвояси, майор делает знак лейтенанту, тот перерезает верёвки на моих руках моим же «оборотнем», причём двигается грамотно, фиксируя любую возможность внезапной атаки. Затем усаживается у входа, контролируя дверь. Майор выжидает секунд тридцать, пока я растираю затёкшие запястья, затем выдаёт в эфир:
— Доброй ночи, Деннис Анатольеффич. Вы можете обуться и привести себя в порядок… Только попрошу не делать необдуманных глупостей…
Делаю морду кирпичом, типа нихт тебя ферштейн, я тут мимо гулял, никого не трогал, а вы вот так, ни стыда у вас, ни совести. Но на ганса это не производит ни малейшего впечатления.
— Вы, конечно, можете и дальше выдавать себя за мифического штабс-капитана, но для меня, как говорите вы, русские, ясно, как белый день, что передо мной подполковник Деннис Анатольеффич Гурофф. Лёйтнант Нольд узнал вас. Пистолет, который заполучил этот дикарь, судя по номеру, раньше принадлежал майору фон Штайнбергу, с которым я имею приятельские отношения. Он, кстати, много рассказывал о вас… Да, позвольте представиться — майор фон Гольдбах, Гроссгенеральштаб, отдел III-b…
Ещё один выкормыш Николаи! Час от часу не легче…
— Господин подполкофник, я хочу ещё раз предостеречь вас от необдуманных поступкофф… А вы — чертовски везучий человек, Деннис Анатольеффич. Неделю назад я бы отдал приказ охранять вас, как самый ценный трофей, и немедленно отправил бы в рейх. Для получения интересующей нас информации. Но на днях я получил указание — в случае попадания подполкофника Гуроффа в наши руки обеспечить его безопасность…
Русский знает достаточно хорошо, да ещё и поговорками сыплет, прям профессор филологии какой-то. Наверное, долго жил в России… Но изложил всё красиво, с такими аргументами спорить трудно… И что теперь? Потащит с собой по штабам до самого Берлина?.. И вариантов особо нет, рыпнусь — Нольд сразу сзади отреагирует. Был бы майор один — была бы надежда…
— …Я не испытываю симпатии ни к русским, ни тем более к вам лично. Но я — солдат и обязан выполнять приказы. — Немец смотрит на меня колючим взглядом. — И я имел приватный разговор с полковником Николаи, из которого сделал определённые выводы…
Это что, кайзер подсуетился? Сказал своё веское слово, и все взяли под козырёк? Вполне возможно, учитывая пресловутый орднунг…
— Признаюсь, я несколько удивлён. Командир особого батальона — и лично в разведку? Местность тут не располагает к ведению активных действий. Наступать здесь вам будет трудно, точнее сказать — почти невозможно. Даже если прорвёте оборону, подвоз боеприпасов и продовольствия будет крайне затруднителен. Я уж не говорю о том, что через эти ущелья можно протащить только горные орудия, а противостоять вам будет превосходящая по численности артиллерия. Так зачем же вы пришли?.. Потренировать своих солдат действиям в горах перед началом летней кампании? Тоже маловероятно, для этого есть другие, более удобные способы…
— Разрешите, герр майор? — Нольд впервые за всё время подаёт голос, переходя на немецкий. — Два года назад на Восточном фронте взвод пехоты ночью был вырезан до последнего солдата. Как выяснилось — за то, что замучили пленного русского.
— Возможно, лёйтнант, вы правы. — В глазах Гольдбаха просыпается интерес. — Что на это скажете, господин подполковник?
— Возможно, он прав, а возможно — нет. — Кажется, пора прекращать играть в молчанку. — Да, я — подполковник Гуров, командир первого отдельного Нарочанского батальона. Больше пока ничего сказать вам не могу, остальное узнаете попозже.
— Не забывайте, что сейчас вы у нас в плену, а не наоборот. — Ганс высокомерно-издевательски оскаливается. — Майор фон Тельхейм был моим другом ещё с училища. И, насколько я знаю, вы лично его убили. Так что никто не помешает мне отомстить… Добившись перед этим всей нужной мне информации!
— Фон Тельхейм нарушил приказ своего начальника, за что и поплатился. Видите, герр майор, как это плохо — нарушать приказы.
— Сейчас в вас, Деннис Анатольеффич, говорит наглость, а не храбрость. Впрочем, фон Штайнберг говорил, что оба этих качества присущи вам в полной мере.
— А ещё он должен был сказать, что на войне существует определённый кодекс чести…
— Значит, лёйтнант Нольд прав. Головы на кольях, господин подполковник? — Гольдбах упивается своей проницательностью. — Вы ставите меня в трудное положение. С одной стороны, я должен отпустить вас, с другой — вы ведь снова придёте убивать наших союзников.
— Которые запятнали свои погоны и уже не могут называться солдатами.
— Что поделать, восточный менталитет. Человеческая жизнь никогда здесь не ценилась. А самым действенным стимулом считался страх…
— Не только. Имена Фархад и Ширин, например, вам ничего не говорят? Во все времена все восточные поэты считали своим долгом написать поэму, воспевающую их любовь. — Надо, пользуясь случаем, пофилософствовать, потянуть время. Когда вели сюда, небо на востоке начинало алеть, так что ждать осталось недолго. Надеюсь…
— Оставьте лирику! Здесь не поэты, а воины. И они говорят: «Нет вести радостней, чем смерть твоего врага, и нет подарка лучше, чем голова твоего врага». Но мы отвлеклись. Честно говоря, я пока в раздумье, какое решение принять.
Летёха оставляет свой пост и, подойдя к майору, что-то негромко начинает ему втолковывать. Похоже, агитирует за то, чтобы разойтись, как в море корабли. Во всяком случае, по-другому услышанные обрывки фраз «отбили своего…», «они придут…», «никакой пощады…», «проявить благоразумие…», «приказ…», «оберст Николаи…» я истолковать не могу.
Хер майор целую минуту сидит в глубокой задумчивости, затем из двух зол выбирает наилучшее:
— Скоро рассвет, лёйтнант отведёт вас к тропе, и советую больше не испытывать судьбу. И не попадаться в изобретённые самим ловушки…
* * *
В наступившей паузе скорее не слышу, а чувствую чьё-то присутствие. Нольд, зараза такая, тоже напрягается, мигом выхватывает пистолет. Спустя секунду его примеру следует и Гольдбах.
— С вашего позволения, майне херен… — Показываю на дверь, затем, получив молчаливое согласие, подхожу к ней, очень неприятно ощущая спиной точки прицеливания, открываю и негромко цокаю: «Свои. Ко мне».
Сверху чувствуется лёгкое движение, и из темноты материализуются два «призрака».
— Командир? Всё нормально?..
— Да. Не стрелять. Ждите…
Оборачиваюсь к немцам, стараясь не обращать внимания на чёрные зрачки пистолетных стволов.
— Господа, опустите оружие и не делайте глупостей. Герр майор, я имею приказ, аналогичный вашему, и поэтому трогать вас никто не будет…
Делаю знак рукой, «призраки» влетают в блиндаж и тут же берут гансов на прицел. За ними появляются ещё двое…
