— Но позвольте, Петр Александрович, по нашим данным Борис Церетели уехал, как обычно, в Кермин к своему отцу. Я рассчитывал, что им можно будет заняться чуть позже, по возвращении в Петроград.
— Уехал, да не доехал, — с довольной улыбкой парировал Половцев. — Мне тут совершенно случайно попал в руки номер газеты с информацией о небольшой железнодорожной аварии. Не буду вдаваться в подробности, скажу только одно — среди списка лиц, пострадавших в сем инциденте, упомянут весьма дотошным репортёром и «его сиятельство, князь Борис Церетели, близкий родственник его высочества Сеид Мир-Мухамме́д Али́м-хана, правящего эмира Бухары». Я уточнил, что Церетели получил серьёзный перелом правой ноги, а тут ещё аукнулись травмы, полученные на футбольном поле. В общем, в данный момент он находится на излечении в госпитале Зимнего дворца и, по мнению эскулапов, пробудет там не меньше месяца. Кстати, Иван Петрович! — Генерал повернулся к Павлову. — Мне кажется, есть смысл перевести его в ваш чудесный Институт. Тут его и на ноги поставят, и будет он под нашим полным контролем.
— Да-с, Петр Александрович, признаю вашу правоту. — Воронцов наклонил голову в знак уважения. — Потенциальный претендент на престол Бухары, офицер Русской Императорской армии, да ещё и преданный государю императору, искренне благодарный уважаемому академику Павлову за исцеление от недугов…. Всё это позволит действовать в Туркестане более уверенно и решительно…
Теперь позвольте высказать предложения по возможному усилению состава Экспедиции особого назначения… Именно так я предлагаю назвать убывающих в Туркестан. По линии Корпуса госбезопасности могу рекомендовать моего бывшего заместителя в Москве — ротмистра Владислава Викторовича Белозерского, а также ещё двух офицеров, которые имеют позитивный опыт совместной деятельности с подполковником Гуровым в Минске по обезвреживанию германской агентуры, — подполковника Колесникова и штабс-ротмистра Астафьева. Кроме этого, считаю необходимым привлечь и опытного юриста, военного следователя полковника Лисовского. А уж они после прибытия в Туркестан сумеют подобрать подходящих сотрудников на месте. Силовое обеспечение экспедиции за штабс-капитаном Волгиным. Вот данные по личному составу, вооружению, связи и иному оснащению — всего восемьдесят человек, в том числе четыре офицера. Что касаемо кандидатур священнослужителей, то отец Александр представил свой список из трех фамилий, включая и его самого. Предлагаю отправлять всех одним специальным поездом…
* * *
Неделя после совещания пролетела по формуле «День да ночь — сутки прочь». Офицеры, входящие в ЭОН, да и лица, отвечавшие за подготовку и всестороннее обеспечение операции, могли позволить себе перерыв на еду и сон не более трёх часов в день. Учитывая, что возраст убывающих в Туркестан давно вышел за пределы студенческого, оставаться на ногах помогли крепчайший чай с щедрой добавкой некоторых травок, с легкой руки академика получивших наименование «адаптогены», полный отказ от спиртного и четырехразовое усиленное питание.
Несмотря на это, не сорвать дату выезда помог лично регент, а точнее, один из его офицеров по особым поручениям, который открывал двери снабженцев и интендантов, что называется — «с ноги», после чего они мгновенно «проникались важностью визита» и основным словосочетанием в их лексиконе становилось упоминание названия данного Салтыковым-Щедриным своей газете, а именно — «Чего изволите?».
Всего под начало капитана Волгина выделили два усиленных взвода из состава Нарочанского батальона. Собственно, ветераны были представлены двумя прапорщиками и несколькими унтер-офицерами. Причем последние по совокупности боевых заслуг в самое ближайшее время готовились перейти в категорию «ваше благородие». Хотя именовать остальных бойцов «новичками» можно было лишь весьма условно, и то по традиции, установленной в батальоне Гурова. Георгиевские кавалеры Ковпак, Чапаев и иже с ними, по сути, были матёрыми вояками, но до уровня легендарного первого состава им ещё предстояло подняться.
Помимо личного стрелкового оружия «скорострелы» были представлены ружьями-пулеметами. Учитывая перевод батальона на пулемёт Льюиса, командированным щедро выделили десяток «мадсенов» с изрядным запасом патронов на каждый ствол. А помимо этого — пяток трофейных маузеров с оптическими прицелами, гранаты и «протчая, протчая, протчая»… Академик Павлов от щедрот своих, кроме сублимированных продуктов, витаминов, стимуляторов, средств от кровососов, медикаментов и иных очень полезных мелочей, выделил две переносные рации нового образца. Причём в каждой из них находилось некое термитное устройство также эксклюзивного исполнения, которое должно было гарантировать «защиту авторских прав и исключение незаконного копирования нашими злейшими союзниками и противниками».
Не менее продуманно отнеслись и к выбору подвижного состава. Никаких теплушек с душистым сеном на деревянных нарах и удобствами «за ближайшим кустом» на остановках и «за бортом» в процессе движения для нижних чинов. Всех разместили в вагонах «микст» с небольшой лишь разницей — руководство ЭОН располагалось в вагоне первого класса в центре эшелона, а впереди и сзади во втором классе должны были ехать бойцы. Учитывая специфику Туркестана, в поезде было смонтировано устройство системы Г. П. Бойчевского для принудительного охлаждения воздуха. В качестве дополнительного бонуса, обеспечивающего безопасность пассажиров, служил прочный стальной корпус вагонов, создающий защиту при ружейном обстреле.
* * *
Паровозный гудок заставил собеседников практически одновременно перевести взгляд на окно. Воспользовавшись этим, Половцев сделал небольшую паузу в своем повествовании и налил себе из термоса еще черного кофе с коньяком. Требовалось чуть смягчить горло, ещё не успевшее полностью избавиться от последствий ангины, усугубленной необходимостью в последнее время постоянно напрягать голосовые связки. Командование дивизией предполагало необходимость периодически применять командный рык, основными характеристиками которого во все времена была громкость, зычность, а также употребление сочных сравнений и эпитетов, заимствованных из тех разделов великого могучего русского языка, которые относятся к сферам исключительно служебного пользования и не могут быть применены в светском обществе. Пётр Александрович никак не мог окончательно понять собственного статуса в той операции, которую предстояло провести в Туркестане. И дело было не в офицерах Корпуса госбезопасности или военном следователе. Заминка была в обычном на первый взгляд капитане и его не до конца понятных полномочиях, очерченных лично самим регентом.
С одной стороны, в документах на первом месте стояла его фамилия, с другой — великий князь Михаил весьма убедительно рекомендовал прислушиваться к мнению капитана Волгина, который командовал сборным подразделением, набранным из рядовых и унтер-офицеров Нарочанского батальона, и должен был стать своеобразным «последним доводом» при возникновении проблем.
Память услужливо подсказала аналогию из отечественной военной истории времён Петра Великого, когда молодые поручики-преображенцы направлялись царем-батюшкой, дабы придать ускорение чересчур медлительному генерал-фельдмаршалу Шереметеву и обладали привилегией прямого доклада, минуя все промежуточные чины и инстанции. А уж по крайней нужде могли и сами «карать и миловать». Про нарочанцев давно уже ходила молва, в которой могли меняться только эпитеты: янычары, преторианцы или опричники. Но резюме было одно. Эти люди — щит и меч великого князя Михаила.
