На следующее утро я почувствовал себя еще хуже, однако не переставал думать о Диконе, поэтому выскользнул из дома до рассвета, положив в старую сумку из-под инструментов немного хлеба, сыра и пива. Джим услышал мои шаги и встал, чтобы спросить, в чем дело. Я ответил, что хочу взглянуть на корову, и действительно ходил к сэру Генри, но сначала заглянул в церковь.
Дикон был в порядке. Только продрог. Я оставил ему свое старое пальто: не хотел, чтобы он замерз насмерть, – связал ему ноги и руки в локтях, чтобы мог сходить в туалет, но при этом не сумел бы развязаться. После завтрака я сел в свой старенький автомобиль и направился в Уолбич, чувствуя себя с каждой минутой все хуже. В городе я нашел капитана, готового к отплытию. Он согласился подождать до десяти часов вечера и взять на борт пассажира, не задавая лишних вопросов. За услугу попросил двести пятьдесят фунтов. Я сразу вручил ему пятьдесят фунтов и пообещал отдать остальное, когда привезу Дикона. Затем сел в машину и поехал домой. Что произошло дальше, вы знаете.
– Ну, тут все ясно, – произнес Чарльз Паркер. – Полагаю, не следует говорить, что вы совершили тяжкое уголовное преступление, помогая убийце избежать правосудия. Как полицейский, я ошеломлен, но как человек, искренне сочувствую вам. А теперь вы, – обратился он к Джиму. – Ваша очередь.
– Да, сэр. Уилла привезли из города в ужасном состоянии, и день или два мы думали, что ему конец. Он был не в себе и постоянно твердил, что ему нужно в церковь. Только мы считали, что он беспокоится из-за перезвона. Все это время он себя контролировал и ни словом не обмолвился о Диконе. Но однажды, когда Мэри вышла из комнаты, Уилл схватил меня за руку и забормотал: «Ничего не говори ей, Джим. Просто уведи его оттуда». Я спросил, о ком речь, а он ответил: «Там, на колокольне. Умирает от голода и холода». После этого Уилл сел в кровати и произнес более отчетливо: «Пальто… Дай мне пальто… Нужно забрать оттуда ключи и деньги». Я пообещал, что все сделаю, хотя и решил поначалу, будто он просто бредит. Уилл заснул, а я задумался. Слишком уж странно все это было. Я проверил карманы его пальто и, к своему удивлению, обнаружил ключи священника и целую пачку денег. Я решил проверить, в чем дело, и, прежде чем вернуть ключи священнику, заглянул в церковь. А когда вошел…
– Какой это был день?
– Второе января. Я поднялся на колокольню, в помещение, где висят колокола… И увидел его!
– Полагаю, он был вне себя.
– Вне себя? Мертв и уже остыл.
– Умер от голода?
– Нет. Рядом с ним лежала большая головка сыра, полбуханки хлеба и две бутылки пива – пустая и полная. Холод тут тоже ни при чем. Я видел людей, умерших от переохлаждения. Все они умерли тихо, свернувшись калачиком, и словно бы просто заснули. Этот же человек умер, глядя, как смерть приближается к нему. Он изо всех сил пытался освободиться от пут. Вырывался с такой силой, что они прорезали ткань его куртки и носков. А лицо! Господи, никогда в жизни не видел ничего подобного! Глаза были широко раскрыты. А выражение такое, точно он заглянул в ад. Меня даже затрясло от ужаса.
Я осмотрел труп и заметил валявшееся на полу старое пальто Уилла. Наверное, оно упало, когда Дикон попытался высвободиться. Я никак не мог понять, что это означает, поскольку не узнал покойника. Пошарил по его карманам и нашел два паспорта. Один на имя Тейлора, а на втором было какое-то французское имя. Я не запомнил. Потом взглянул на его руки.
– А! – воскликнул Уимзи. – Кажется, я начинаю понимать!
– Да, милорд. Я ведь знал Дикона. У него на руке был большой шрам. Однажды уронил поднос со стеклянным кувшином и порезался. Я этот шрам хорошо запомнил. Вот тогда-то я и сообразил, кто передо мной. У меня не было никаких сомнений относительно того, что произошло на колокольне. Прости, Уилл, я думал, ты его прикончил. Но, видит Господь, я тебя не осуждал. Мне оставалось лишь надеяться, что это произошло в честном сражении.
– Если бы дело дошло до убийства, Джим, то так и было бы. Я не стал бы убивать беззащитного человека. Да ты и сам это знаешь.
– Да, Уилл. Но в тот момент я не знал, что думать. Нужно было решить, что делать дальше. В углу я нашел несколько старых досок и балок и загородил ими труп, чтобы внезапно поднявшийся на колокольню человек не заметил его. Потом спустился вниз и стал размышлять. В руке я сжимал ключи, понимая, что они могут мне понадобиться. Священник наверняка хватится их, но ничего не заподозрит, ведь он такой забывчивый.
Я ломал голову целый день, а потом вспомнил, что на субботу назначены похороны леди Торп. Тогда-то и решил спрятать труп в ее могиле. Там его вряд ли нашли бы. Правда, в субботу утром я собирался уезжать и подумал, что смогу обеспечить себе алиби. В пятницу мне пришлось понервничать. Джек Годфри сказал, что они будут звонить по усопшей, и я испугался, как бы он не увидел труп, когда поднимется на колокольню, чтобы надеть чехлы на языки колоколов. Но мне повезло. На колокольню он поднялся с наступлением темноты и наверняка не посмотрел в темный угол, где были нагромождены доски.
– Мы знаем, чем вы занимались в субботу. Можете не рассказывать.
– Ох, сэр, ну и натерпелся я страху. Фары у мотоцикла почти не работали, да к тому же дождь лил как из ведра. Однако я добрался до церкви, хотя и позднее, чем предполагалось, и принялся за работу. Разрезал веревки…
– Об этом тоже можете не рассказывать. Все это время на крыше колокольни сидел свидетель.
– Свидетель?
– Да, вам просто повезло, что это был вор с сердцем зайца, иначе вы давно бы уже выплачивали ему деньги в обмен на молчание, – усмехнулся Паркер. – Надо отдать Нобби должное: он выше шантажа. Итак, вы спустили труп вниз…
– Да. Скатить окоченевшее тело по лестнице – та еще задачка. Меня просто трясло от ужаса и омерзения. А эти колокола! Мне казалось, будто они вот-вот заговорят. Мне никогда не нравился их звон. Есть в них нечто такое… Они словно живые. Ребенком я прочитал в каком-то старом журнале историю о том, как колокол выдал имя убийц. Можете надо мной смеяться, но тот рассказ произвел на меня сильное впечатление и врезался в память.
– «Розамунда». Я знаю этот рассказ, – кивнул Уимзи. – Колокол произнес: «Помогите Джеан! Помогите Джеан!» Мне он в свое время тоже показался довольно зловещим.
– Да. Он самый, милорд. Но я все же спустил тело вниз, раскопал могилу и уже собрался опустить в нее труп…
– Воспользовались лопатой церковного сторожа?
– Да, сэр. Ключи от подвала были в связке вместе с другими. Так вот: я собирался опустить тело в могилу, но вдруг подумал, что, если могилу раскопают, труп может быть опознан, поэтому несколько раз ударил лопатой по его лицу… Это было ужасно, сэр. Оставались руки. Раз их узнал я, то вполне мог узнать кто-то другой. Я достал из кармана складной нож и…
– «Ножницами – чик, от пальцев только пшик», – легкомысленно процитировал Уимзи.
– Примерно так, милорд. Я убрал руки в мешок вместе с документами и сунул в карман. Куски веревки и шляпу выбросил в колодец. Затем закидал могилу землей, как можно аккуратнее расставил на ней венки и очистил лопату. Относить ее обратно в церковь я не стал. Ведь там эти золотые ангелы со своими бездонными глазами. И могила аббата Томаса. Когда кокс заскрипел под ногами, у меня сердце в пятки ушло.
