Он показал на микрофон, стоящий на авансцене:
– Ни в чем себе не отказывай.
Уилл подошел к середине сцены, вытащил несколько эффект-педалей из своего усилителя и расставил их перед стойкой микрофона. Попробовал несколько – луп, мощный дисторшн и хорус – и проверил звук, пока другие музыканты уходили со сцены в бар.
По клубу хлестнул лай рычащего дисторшна, затихающий в раскатах эха от педалей. Первые ряды публики чуть качнулись назад, одновременно, будто от порыва ледяного ветра в лицо.
– Новая песня! – объявил Уилл. – О том, как у меня складывается жизнь, вот прямо сейчас.
Уилл заиграл – из усилителя пошел густой звук эффектов. Громкий, зернистый, низкий, с легким мелодическим крючком, врубающимся каждые несколько тактов с верхней части грифа. И начал петь сосредоточенным и напряженным голосом, почти речитативом:
Не говорю со своими родными,
Они не знают того, что я знаю.
Двенадцать убитых, много больше, много больше.
И вы не знаете того, что я знаю.
Песня продолжалась. Голос Уилла поднялся до жалобного плача, а последний припев перешел в повторение слов «я знаю… я знаю…» снова и снова.
Он закончил, закрыв глаза. Последняя нота уплыла в замолкший зал.
Аплодисменты, но жидкие, едва заметные на фоне разговоров. Зал воспринял перерыв оркестра как возможность потрепаться. И чему тут удивляться? Одинокий басист, которого они не знают, исполняет песню, которую они не слышали. Едва-едва сойдет за заполнение паузы. Хорошо еще, что не освистали.
Бесполезно.
Уилл снова заиграл – короткий повторяющийся мотив, строчка для привлечения внимания.
– Как вам нынешний мир? – спросил он у зала. – Я последнее время очень слежу за новостями – никогда раньше столько их не смотрел. Хреново там, да? Почем нынче галлон бензина? Бакса четыре?
Он чуть расцветил мелодию и вернулся к тем же трем нотам.
– Ну так вот, – сказал он. – Сейчас я вам выдам что хотите.
Исчезновение алого зимородка.
Вспыхнула драка в сенате Тайваня по поводу возврата
некоторых старинных предметов на материк.
Двенадцать погибших при ограблении магазина «Лаки корнер»
в Нью-Йорке.
Крушение самолета в пустыне Нигера.
В Северной городской больнице Хьюстона, Техас, родились
четырнадцать младенцев. Шесть мальчиков, восемь девочек.
Он увидел, что в зале появились экраны – люди проверяли Сайт. Слева кто-то встал, осанка выдавала крайнее напряжение. Скорее всего Хамза.
Наплевать. Уилл набрал воздуху пропеть следующее предсказание про рейс малайзийских авиалиний, но тут отрубился усилитель его баса. Густой, усиленный эффектами мотив, который он играл, тут же превратился в тонкий скелет себя прежнего.
Ага, подумал Уилл, повернулся к краю сцены и увидел, что возле микшерной стоит Кабрера со звуковиком. Лицо было плохо видно – прожектора светили Уиллу в лицо, – но Хорхе точно не улыбался.
Уилл снял бас с плеча и прислонил к своему усилителю – можно подумать, Хорхе после этого когда-нибудь позволит тебе играть, – и сошел со сцены. Прошел мимо Хамзы и Мико, мимо Хорхе и других музыкантов, нашел место в дальнем конце бара.
Заказал себе пиво и стакан виски, а пока их наливали, слышно было, как Хорхе извиняется в микрофон и обещает, что оркестр скоро вернется.
Уилл осушил стакан виски и жестом попросил еще один, а тем временем приступил к пиву.
Кто-то легко тронул его за рукав, и Уилл вздрогнул.
– Уилл, – сказала Мико. Он обернулся к ней. – Хамза тебя хотел там прямо на сцене скрутить. Я бы ему не дала – это бы только привлекло внимание к тому, что ты делал. Второе, про Тайвань – это его ты Хамзе сказал в доказательство, что предсказания реальны?
– Его, – ответил Уилл.
– Я помню этот день. Он раньше времени пришел домой из «Кормен бразерс». Очень для него тогдашнего нехарактерно – обычно я его редко видела раньше полуночи. Он мне сказал, что хочет увольняться, и вроде бы не волновался по этому поводу. Сказал, что у него наклевывается совершенно блестящее предприятие.
Она посмотрела в глаза Уиллу:
– И это был ты. Оказывается, это блестящее предприятие – это был ты, Уилл Дандо.
– Видимо, так, – ответил Уилл.
Мико замолчала. Уилл смотрел на нее, гадая, что она думает. Оглядываясь назад, он понимал, что дураком был, когда ему не хотелось, чтобы Хамза привлек Мико. Она с головой нырнула в работу определения планов Сайта, и у нее оказался дар замечать связи, которых не видел ни он, ни Хамза.
Более того, в ней была доброта, которой не обладал Хамза. Она была заботливой. Она хотела помочь.
Уилл взял второй стакан и осушил его.
Мико была чудом.
– Как тебе понравилась первая песня? – спросил он.
– Пора бы тебе повзрослеть, Уилл, – ответила Мико сочувственным тоном.
Он посмотрел на нее в удивлении. Даже был несколько задет.
– Не такой ты особенный, как ты думаешь. Ты не единственный человек, который умеет видеть будущее.
Она потянулась через стойку, вынула у него из руки полупустой пинтовый стакан.
– Я учительница. И я каждый божий день вижу это самое будущее перед собой, и я, и любой учитель, что со мной работает. А еще вот это теперь.
Она коснулась выпирающего живота.
– Будущее не принадлежит тебе одному. Каждому из нас достается свой кусок. – Она прищурилась. – Я умею работать с детьми. И я могу быть милой и понимающей, пока никто не идет в лобовую атаку на грузовик – кто первый свернет – или не прыгает с крыши, уверенный, что умеет летать. А вот такая вот фигня, – она ткнула рукой в сторону сцены, – это совершенно никуда не годится. Нельзя устраивать взрывы на пустом месте. Ты меня с собой потянешь, Хамзу и кто знает кого еще, когда рухнешь.
Уилл нахмурился:
– При чем тут дети?
– При том, – ответила Мико. – Ты себя ведешь точно как четвероклассник.
– Ты видела, что делает Сайт, – сказал Уилл, сам слыша в своем голосе нотки агрессивного оправдания и злясь на себя за это. – Он правит миром, и я не знаю, что делать. Я не понимаю, что происходит. Знаю только, что происходит это из-за меня.
– И ты решил пропеть предсказания в вечер открытого микрофона? – спросила Мико, снова показав на сцену.
– Это не вечер открытого микрофона, – ответил Уилл, слегка задетый. – Это только по приглашениям. Вообще-то с этими ребятами играть – большое дело.
