Тренер сидела слева от Стаффмена. Они оба мало говорили за последние часы. В начале работы она предлагала ему помощь какую могла – подать воды (хотя за десять секунд, которые он потратил на питье, погасли все огни Бразилии) или напоминала, какая у него будет неограниченная свобода с деньгами, которые он получит за имя Оракула. Но потом она затихла и только смотрела на битву.
А Стаффмену, как ни пытался он сосредоточиться на работе, на ум приходили все новые последствия прорыва вируса на свободу.
Исследовательские проекты, прерванные в процессе важных вычислений, которые придется начинать с нуля, один бог знает сколько денег и времени стоящие.
Серьезные хирургические операции почти всегда выполняются с помощью компьютеров, и если только врачи не окажутся невероятно умелыми, люди будут умирать на столах, потому что больничные машины отвлекутся на проект Стаффмена.
У правительств резко сократится возможность слежения за обстановкой и вместе с ней – возможность связи с военными. Некоторые решат, что на них напали, и ответят соответственно.
И его острый ум не мог перестать прикидывать, сколько же человек он убил одним нажатием кнопки.
– Готово, – сказала Тренер.
Строка состояния на правом мониторе дошла до ста процентов и исчезла, сменившись командной строкой с мигающим курсором.
– Слава богу, – севшим голосом сказал Стаффмен.
С максимальной быстротой он ввел команду, приказывающую ботнету освободить компьютерные мощности, чтобы они вернулись к своей обычной работе. На центральном мониторе стали распускаться зеленые и желтые цветы – сперва точечки в море красного, но быстро расходящиеся, по мере того как команды Стаффмена распространялись по системе.
Он осторожно убрал руки с клавиатуры, чуть-чуть согнул пальцы, не удержавшись от стона.
– Получилось? – спросила Тренер.
– Секунду, Тренер, пожалуйста, – ответил он слабым голосом.
Так выдохся, что не сразу ему удалось вспомнить цель всех этих упражнений.
Он посмотрел на правый монитор, где соблазнительно мерцал курсор, обещая раскрыть тайны Оракула – если еще несколько секунд удастся вытерпеть боль в руках. Глубоко вздохнув, Стаффмен положил пальцы на клавиатуру.
– Да, получилось. Я вошел. Давайте посмотрим, что удалось найти.
Он ввел команду – куда медленнее, чем раньше. За короткую паузу пальцы задеревенели.
– Вот так так, – сказал он.
– Как? – спросила Тренер с совершенно очевидным нетерпением.
Стаффмен отвел взгляд от экрана.
– Там… там ничего нет, Тренер, – сказал он тихим голосом.
Тренер подняла руку в пигментных пятнах, похожую на птичью лапу, подсунула два пальца под очки, потирая закрытые глаза. Потом руку убрала, вернула очки на место.
– Подробнее, – сказала она стальным голосом, отбрасывающим всякую маскировку отношений слуги и господина.
Стаффмен проглотил слюну.
– Я прошел защиту Оракула. Все письма, которые он получал с Сайта, должны были храниться здесь – и я думал, еще многое другое. Файлы, данные. Какой-то ключ. Но тут ничего нет. Пустой том. И маленький, шестнадцать мегабайт всего, что совершенно непонятно. Это почти как…
Он осекся.
– В чем дело, Стаффмен? – спросила Тренер. – Вы что-то нашли?
– Может быть. – Он снова стал что-то быстро печатать, забыв о боли в руках, потом выдохнул удовлетворенно и откинулся на спинку кресла. Показал на экран.
– Нам надо ехать в Нью-Джерси, – сказал он.
Глава 27
– И блаженны читающие, и блаженны слышащие слова пророчества сего, и блаженны те, кто хранит написанное в нем, ибо время уже близко! – провозгласил преподобный Хосайя Брэнсон, сжимая в одной руке Библию, другую же простирая к собравшейся перед ним пастве.
Глаза его были закрыты, лицо обращено к небу. Правильно размещенная подсветка окружала его голову белым венцом, видимым отовсюду, даже с самых дешевых мест.
Джонас это зрелище наблюдал уже сто с лишним раз. Он точно знал, когда Брэнсон наклонит голову и заговорит снова – выдержав ровно такую паузу, чтобы аудитория погрузилась в благоговейное ожидание, но чтобы люди не испытали неловкости или не очнулись.
Почти все свои проповеди он начинал с этого приема, и всегда он казался совершенно естественным, непринужденным. Просто человек вопрошает собственную душу и собирается с силами, чтобы утешать и окормлять народ свой.
Но сейчас, наблюдая это в монитор, стоящий у него на столе в Церкви Брэнсона, Джонас видел суть этого действа. Постановка. Спектакль. Обман.
И Брэнсон не стал бы этого отрицать. Для его преподобия вера вообще была обманом. Он ведь это сказал в тот вечер в своем реликварии, а от Джонаса ожидал, что тот спокойно это примет и будет продолжать работать, как прежде, ради преуспеяния Церкви.
В общем, так и вышло. Но каждый раз, глядя в лица бедняков из паствы его преподобия, видя на этих лицах чистое, искреннее доверие, чистое и пустое, он эхо этой веры ощущал в себе. Они так были уверены, что Бог есть, а Брэнсон – их проводник к Его благодати.
Но тут они ошибались. Если не в первой части, то во второй точно. А если ошибались они, то сколько же еще таких было? Весь мир, миллиарды верующих…
Джонас наивным не был. Он знал, что шарлатаны уже тысячи и тысячи лет пользуются тягой человечества к чему-то высокому, только всегда считал, что это исключения, а не норма. Но теперь… как будто откровения Брэнсона перещелкнули выключатель, мир превратился в собственный негатив, и Джонасу не найти путь обратно к свету.
Брэнсон на мониторе наклонил голову, открыл глаза и начал проповедовать.
– Наступают ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА, братья и сестры мои! – выкрикнул он. – Перед нами финал великой пьесы, Судный день, когда низвергнуты будут грешники в озеро огненное, а праведники восшествуют на Небеса Божии, и восчувствуют истинные христиане чистую радость присутствия Его! Наша же роль в этой пьесе проста, друзья мои. Если будем мы избегать путей порока и помогать ближним своим идти к праведности, достанется нам участь видеть Судный день с самых лучших мест вселенской арены. Из царской ложи – в буквальном смысле этого слова! Мы будем призваны рано, телом и духом, когда прозвучит трубный глас. И там я увижу ВАС ВСЕХ! Совершим это путешествие ВМЕСТЕ!
Аудитория взорвалась криками радости, осанной и аллилуйей. Ну разумеется, Брэнсон им напомнил, что они лучше всех прочих.
Джонас ненавидел себя за такой цинизм, но эти мысли не оставляли его.
Если мошенник – Брэнсон, то и он, Джонас, тоже мошенник. Все мошенники.
Почти все, подумал он.
Он посмотрел на телефон, чувствуя соблазн проверить почту. Звуковой сигнал был настроен на оповещение о письмах, и Джонас знал, что ничего нового пока не пришло, и все-таки.
