– Если мы ее отдадим, – продолжала княгиня, – то у Етона будет жена, которой он будет обязан нам. Укромовский жрец будет нам благодарен и тоже обязан – ради дочери. А в этой волости нам очень важно иметь мир. Ведь это рубеж между Деревами и Волынью. Там рядом Горинец – первая наша твержа на Волыни. Там нет мира – и мы потеряли людей, есть потери у Вуефастича, у Острогляда. Сам Унерад глаза лишился. Если тамошний старейшина будет нашим другом, то в Горинец уже можно будет послать посадника…
– Я не хочу никаких посадников! – Святослав ударил кулаком по колену. – Говорил ведь уже! Мои отроки взяли эту землю на щит, и они будут брать там дань!
– Если ты будешь каждый год посылать отроков на Волынь, то никогда не пойдешь дальше! Не ты ли хотел взять столько земель, сколько было лишь у каганов? И что? Год за годом воевать на Горине? И с каждым годом брать все меньше и меньше, пока там не останется один бурьян да пепелище? Пусть там сидит посадник, связанный с местной старейшиной, собирает дань и посылает тебе. А ты будешь брать у них воев и ходить с ними… хоть на каганат, хоть на Гурган. Разве я не то тебе предлагаю, чего хочешь ты сам?
Святослав помолчал. Слова матери звучали разумно, но из них следовало, что поборы с земель, завоеванных его людьми, пойдут ее людям. Братьям Свенельдичам, сыновьям Пестрянки, Острогляду, Себенегу и прочим прибившимся к руси полянским боярам.
– Рано там посадника… Я еще с тем разбоем дело не прояснил. Этот клюй бородатый приехал суда искать, а ни истцов, ни видоков не привез! Нечисто там у них с этим убийством, и с разбоем еще того хуже…
Доводы разума не способны были одолеть упрямства: Святослав не мог себя заставить дать Етону хоть что-нибудь из того, о чем тот просил. Не то что знатную невесту – пожаловать ему хромую курицу для Святослава означало поступиться своим достоинством победителя и владыки.
Эльга молчала, сложив руки на коленях. Она пыталась помочь своему сыну достичь именно того, к чему стремился он сам. Но сам же он мешал себе гораздо больше, чем те, кого он считал своими недругами.
* * *
Возвращаясь домой, Эльга увидела на скамье под навесом «девичьей» избы Воюна: тот сидел возле Обещаны, держа ее за руку, они тихо разговаривали, и лица у обоих были горестные. При виде княгини, въезжающей в ворота, они встали и поклонились; сойдя с коня, Эльга кивнула Воюну и молча прошла в избу. Порадовать его ей было нечем. Мистина прав: укромовскому старейшине лучше побыстрее уехать, пока Святослав за него не взялся. Но если она посоветует – или прикажет ему это открыто, то лишь раздует подозрения.
Малуша вошла в избу вслед за госпожой и остановилась у двери, ожидая, не будет ли приказаний. Ближние служанки, Совка и печенежка Инча, снимали с княгини шубу на горностаях, верхний платок, уличную обувь. В избе было тепло, сквозь пузырь на оконце с отодвинутой заслонкой пробивался рассеянный солнечный свет, и сама истобка с ее коврами, цветными покрывалами, расписной посудой, литыми светильниками и резными укладками напоминала большой ларь с сокровищами.
– Госпожа… – Когда с раздеванием было покончено, Малуша неслышно приблизилась.
– Да? – Эльга подняла глаза. Лицо у нее было невеселое и задумчивое. – Вот что… хорошо, что ты не ушла. Там сейчас на дворе Воюн с дочерью сидит. Поди к ним. Посоветуй – пусть он восвояси едет поскорее, если не хочет худших бед дождаться. Не говори, что это я передала, пусть как бы от тебя самой. Ты девушка сметливая, справишься.
– Я все исполню, что скажешь, госпожа. Только… дозволь мне слово молвить? Князь сказал, там дело неясное с тем убийством. Я про Вуефастича знаю кое-что, – ответила Малуша на удивленный взгляд княгини, никак не ждавшей, что младшая ключница участвовала, пусть и молча, в ее беседе со Святославом о столь далеких от ее разумения делах.
– И что ты знаешь?
– Он сам перед укромовскими свою вину ведает.
– Кто тебе сказал?
Эльга никак не могла представить, чтобы Унерад или его люди стали откровенничать с Малушей. Она ни с кем из Вуефастовых отроков вроде не в дружбе…
– После того пира, как послов принимали, Вуефастич отрока присылал и с ним снизку дорогую…
Малуша развязала мешочек на поясе возле связки ключей и вынула ремешок с десятком мелких зеленых бусинок и одной большой, черной, посередине. Протянула ее Эльге, и та взяла, стала разглядывать с таким изумленным видом, будто отроду не видела подобной диковины.
– Отдал мне. Просил Обещане передать и сказать, чтобы зла не держала. Я было думала, Вуефастич во время пира ее… ну… – Малуша опустила глаза и куснула губу в смущении, – на блуд хотел склонить, потом протрезвел и испугался, что она пожалуется, его бы тогда за чужую рабу к ответу потянули… Да она твердила, что не было такого.
– И снизку ты ей не отдала?
– Как я могла? – Малуша выразительно округлила глаза. – А увидели бы у нее эту снизку, стали пытать, откуда, и меня бы – с чего это я нашей девке от чужих молодцов подарочки ношу? А если бы все так было, как Болва и другие говорят, то какая его вина? Ему Обещанкины родичи глаз выбили, мог вовсе умереть. Перстень в полторы куны – за глаз это не цена. Видно, виноват Вуефастич сам, да не хочет, чтобы дело вскрылось.
– Еще что-нибудь ты знаешь? – ровным голосом спросила Эльга, скрывая удивление и волнение.
Уж из этого скромного источника она никак не ждала помощи в своих затруднениях!
– Нет, госпожа. Узнала бы – не утаила бы от тебя.
– А еще кому говорила?
– Нет. Кроме Обещанки самой, никто не ведает.
– Хорошо. И молчи дальше. А это я себе оставлю. Положи поди в большой ларец. И Воюну не говори пока, чтобы уезжал. Скажи только, чтобы сидел у Свенельдичей на дворе и на глаза никому не лез. Как будет что для него полезное, ему доведут.
Малуша убрала снизку туда же, где лежали украшения самой Эльги – и среди них эта снизка смотрелась так же, как сама Обещана в ее вдовьем платке рядом с Эльгой в царьградских паволоках. Эльга еще не решила, как ей с этим поступить, но смутно чувствовала – пригодится.
* * *
Боярин Вуефаст, сын Фарлофа, происходил из старой, еще Олега Вещего дружинной знати. За несколько лет до Олеговой смерти Вуефаст женился на девушке из рода Угоровичей – одного из самых старых и уважаемых в земле Полянской, чем приобрел сильную опору среди родовой старейшины. Когда Свенельд задумал свергнуть с киевского стола родного внука Вещего и возвести туда мужа его племянницы, Вуефаст, не сразу, но поддержал это решение – не совсем благовидное, однако выгодное для дружинной руси. Те почти двенадцать лет, что Ингвар и Эльга занимали киевский стол, Вуефаст оставался их верным соратником. Ингвар даже почтил его особо – после войны с Романом Старшим назначил послом в Царьград от лица малолетнего Святослава, уже тогда соправителя своих родителей. Все изменилось после гибели Ингвара. С самого начала Вуефаст встал на сторону Святослава – отрок, будущий муж, был для него более подходящим владыкой, чем женщина. К тому же бороться с Мистиной за влияние на Эльгу он не мог – да и никому это было не по силам, – и ему осталось бороться за влияние на Святослава. С Асмундом они находили общий язык, и эти двое, не пытаясь отодвинуться от Святослава в тень, были наиболее им уважаемы как советчики. И они же, разумеется, получали воеводские доли добычи в каждом его походе.
