Как это обычно бывает, чем больше рисуешь некое событие в своей голове, тем менее вероятным кажется осуществление его в жизни. Поэтому, когда дней через шесть во двор вдруг въехала боярыня в зеленом платье с шелковой полосой, Малуша сперва удивилась, но потом заметила рядом еще одного всадника – Торлейва, и вздрогнула. Да это же Пестрянка, иначе боярыня Фастрид, вдова Хельги Красного! Мать Торлейва! Никакого женского сборища у княгини не намечалось, а значит…
Помогая матери сойти с коня, Торлейв украдкой подмигнул Малуше, но не улыбнулся. У нее так билось сердце, что едва не выскакивало. Вот оно и случилось. Пестрянка приехала ее сватать. Сейчас все решится…
Ей полагалось идти в избу, подавать на стол все те заедки и напитки, какие выставляют случайным гостям княгини – но Малуша не могла сдвинуться с места. Потом испугалась, что сейчас кто-то ее увидит и отправит туда, и придется ей стоять у стола с блюдами на позорище, когда речь зайдет о ее замужестве! Малуша метнулась прочь, заскочила в хлебную клеть и забилась в темный угол. Сегодня хлеб не пекли, в клети было пусто, лучи из оконца косо лежали на выскобленных до белизны дощатых столах. Пахло теплой мукой, большие каменные круги жерновов с вставленными сверху деревянными рукоятками дремали в своем углу. Молчали дежи, накрытые чистым полотном для сохранения подсохшей опары, но имели какой-то особенно значительный вид, будто что-то ей сказать хотели. Ну а как же – ведь когда замуж выдают, на дежу сажают. Потом за стол, а потом… на снопы ржаные. Когда все сладится, уже снопы появятся свежие. Самая пора для свадьбы… И сердце оборвалось от мысли, что все это может с ней произойти наяву и уже скоро. Малуше трудно было думать о себе как о невесте – за последние годы она почти свыклась с мыслью, что с нею, рабой безродной, этого всего произойти не может. Но оказалось, что мирилась она с этим, только пока была слишком юна. Теперь она взрослая и готова побороться за свою судьбу! Сама, раз уж нет при ней ни отца, ни матери!
Проводив свою мать к княгине, Торлейв вышел назад на крыльцо. Оглядел двор, но Малуши нигде не увидел. Тогда он сел на скамью, где сидели отроки, и лениво вытянул длинные ноги, будто собирался поскучать, пока мать толкует с княгиней. Оружники, сами разморенные жарой, не имели охоты к болтовне. Знать, зачем он на самом деле сюда явился, пока им было ни к чему…
А Эльга, увидев Пестрянку, сразу поняла: та приехала по делу. Они родились в близком соседстве и знали друг друга почти всю жизнь, но близкой дружбы между ними не сложилось – ни в родных краях, ни в Киеве, куда обе попали после замужества. Пестрянку, жену сперва одного, а потом другого брата Эльги, та называла «дважды невесткой»; как мать двоих Эльгиных братаничей, Вальги и Торлейва, Пестрянка могла являться к ней без приглашения. Но, гордая и довольно замкнутая, осознающая свое обособленное положение среди киевской нарочитой чади, вдова Хельги Красного приезжала не так часто – только по особым случаям.
– Мой сын жениться хочет, – заговорила Пестрянка, когда уже можно было перейти к делу.
– Вот как! – Эльга широко раскрыла глаза от удивления.
Она ничего об этом не знала. А казалось бы, княгиня, часто видя Торлейва, приметила бы у него такую склонность.
– И кого же хотите взять?
– Я по этому делу к тебе и пришла. – Пестрянка еще раз оглядела избу, хотя уже сделала это, едва ступив за порог. – Наша невеста… у тебя в доме.
– Ой, нет! – Эльга захохотала. – Моя невеста еще молода! – Она обняла Браню, прильнувшую к ней; девочка тоже озорно засмеялась. – Мы еще плахту не надели. Мою невесту ждать – парень поседеет.
Пока еще у Эльги не имелось на примете женихов для дочери: Оттон женат, Роман женат, да и стары они для этой девочки. Что же касается всякого княжья, под рукой Киева сущего, то они либо и так родня, либо платят дань, и поэтому в родню не годятся.
– Я не про эту. – Пестрянка мельком улыбнулась девочке, но глаза ее не улыбались.
Теперь Эльга разглядела, что ее гостья встревожена и вовсе не так весела, как обычно бывают вдовые матери, взявшиеся за долгожданное дело – женитьбу единственного сына.
– Так другой у меня нет. – Эльга тоже перестала улыбаться. Мельком ей вспомнилась недавняя свадьба Обещаны. – Таль хорошую раздали, что остались девки, те стары для него. Я думала, из больших бояр к кому свататься с тобой пойдем… Ты знаешь, как я Тови люблю. Как своего. Кого хочешь я ему достану, хоть звезду рассветную. Но кто…
– Малуша, – прямо сказала Пестрянка.
– Малуша? – Эльга чуть не задохнулась от изумления, как если бы кто посватался к ее серой кошке.
Про Малушу она забыла. Совсем недавно она поняла, что дочь Предславы – уже не дитя. Но в глазах Эльги любой брак Малуши вел к таким трудностям и угрозам, что она предпочла вовсе отказаться от мысли об этом. В Малуше она видела свою служанку, та была словно частью дома, так же не предназначенной для перехода в другой дом, как матица под кровлей.
– Я знаю, она рабыня, – продолжала Пестрянка. – Но ключ к ней не цепью железной прикован. Ты ведь можешь ей волю дать. Отпусти ее за Тови. Ты знаешь нас… мы не враги тебе.
– Но зачем… тебе это нужно? – Ошарашенная этой мыслью, Эльга пыталась быстро осознать все возможные последствия такого брака.
– Ты знаешь, каков наш род… то есть род Тови. По отцу он княжьего рода. И ему нужна знатная невеста. Но земель своих у нас нет, не было и не будет… пока он не вернется туда, где погиб Хельги. Едва ли я решилась бы твою дочь сватать, – Пестрянка снова мельком улыбнулась Бране, – даже будь она уже девой в возрасте. Такая невеста для нас дороговата. Но Малуша… подешевле будет. За ней ведь только и богатства, что княжеская кровь. Если она станет моей невесткой, мои внуки получат очень знатную мать. Внуки и правнуки мои гордиться будут, что происходят от моравских князей, полянских князей, древлянских князей, от конунгов Хольмгарда… Но ты ведь не ждешь, что Тови или даже его дети вздумают на какой-нибудь стол моститься…
– Погоди… – Эльга подняла руку, потом обернулась к Бране. – А ну-ка, скажи нам: Торлейву и Малуше можно жениться? Они друг другу не слишком близкая родня?
Браня приняла важный вид и выставила перед собой обе руки с растопыренными пальцами. Она любила расспрашивать мать обо всех предках и родичах и поэтому хорошо знала родовое древо во всех его направлениях.
– Малуша, – правой рукой она загнула один палец на левой, – Предслава, Олег Предславич, Венцеслава Олеговна, Олег Вещий, – это пять. – Она тряхнула кулаком. – Потом Асмунд-дед.
Разжала пальцы на левой руке и перевела взгляд на правую.
– Торлейв, Хельги, Вальгард – это три. Потом опять Асмунд-дед. – Браня показала два «лишних» пальца, оставшихся незагнутыми. – Пять и три – это восемь. Им можно жениться, – объявила девочка, будто норна, с важностью глядя на мать и тетку.
– Восемь колен, – кивнула Эльга. – Да, это можно. Но…
– Я сама не слишком желаю, чтобы мой сын, сын Хельги, женился на отпущенной рабыне, – с неудовольствием сказала Пестрянка. Сама не принадлежа к знатному роду, Пестрянка была по-своему горда и не хотела подозрений, будто она высокородной невесткой, пусть даже из рабынь, желает поправить собственную худость. – Но я обещала, что он выберет сам. Он у меня с трех лет мужчиной в доме остался, жили мы вдвоем, не мне его неволить. И он хочет, чтобы его дети происходили от самых знатных родов, а на Руси нет другой невесты, у кого в «чуровой скрыне» столько князей! Тови… он разумный парень. Он знает, чем это грозит… но она же рабыня! – Пестрянка молвила это с досадой, но и с таким выражением, будто это обстоятельство обещало благополучный исход. – Какая в ней печаль? Челядинки княжьих столов в приданое не приносят. И Тови у меня не глупец! Колен через пять-шесть уже никто не будет знать, что его жена носила у тебя ключи, но будут чтить ее, как Олега Вещего правнучку.
