Обнаружив это, оба умолкли.
– Очень поучительно, – нарушил неловкую тишину Острогляд, вынырнув из тех глубин, куда увлекли его тем временем праздные мысли. – Заслушался.
Эльга едва сдержала смех. Но смешного ничего не было – ее надежды на то, что иереи как-нибудь выяснят спор между собой, не оправдались. Они не понимали друг друга и не могли понимать – как уже сто лет их церкви, полная каждая своих ученейших и святых мужей, не понимали одна другую.
– Есть одно дело, явное, как истина Господня, – снова начал Адальберт. Он дрожал от возбуждения, но старался держаться с достоинством. – На плечах моих – епископский паллий, возложенный архиепископом гамбургским Адальдагом по велению папы. Я рукоположен и благословлен святого Петра преемниками на то, чтобы наводнить дикую сию страну церквями Божиими и благочестивыми Его служителями. Сей же муж, – он кивнул на Ставракия, – не имеет рукоположения и может создать лишь одну церковь. Если ты, княгиня, и впрямь желаешь привести весь твой народ к вере Христовой, то лишь я прибыл, снаряженный, вооруженный и препоясанный мечом духовным, дабы создать Росскую епархию Гамбургского архиепископства.
– И тем самым духовно подчинить эту землю Риму, приуготовляя ее к вхождению в империю германскую, как земли тех славян, из коих происходит сей отважный муж, – с насмешкой ответил отец Ставракий. – Но только родной свой язык им придется позабыть и выучиться языку римскому. Ты сама видела, княгиня, – бискуп происходит по матери из князей славянского Бранибора, но говорить о Боге умеет только по-латыни!
Эльга и ее приближенные переглядывались с вытянутыми лицами. Ни обучаться латыни, ни ходить у стремени короля Оттона, от покровительства которого они не видели никакой пользы, им не хотелось.
– Дары святой Римской церкви стоят того, чтобы отбросить ради них грубые суеверия и грубые языки, – Адальберт с презрением взглянул на соперника. – И я привез тебе, княгиня Елена, такие дары, что, узнав о них, ты отбросишь сомнения.
– Что же это? – не без любопытства спросила Эльга.
– Я открою тебе это в другой раз. Когда ты обдумаешь, истинно ли сильно твое желание повести за собою народ к престолу Господню.
С этими словами Адальберт поднялся с кресла, давая понять, что считает встречу законченной. И гордо удалился под провожающими взглядами русов.
– Ну если это был поединок, то поле вроде как за греком осталось, – шепнул Острогляд Торлейву.
* * *
Возлюбленную Бертруду приветствует Адальберт
Вот уже несколько дней я в этом варварском городе. Королева молчит и никак не отзывается на мои речи, чем заставляет меня подозревать, что желание ее привести народ свой к Христу было ложным. Греки, похоже, глубоко запустили в умы здешних варваров свои ядовитые схизматические жала: даже научили их своему обычаю носить бороды всем мужам, кроме юных отроков, не знающих жены. Среди отроков я и нашел пока единственного доброго друга. Это племянник самой королевы, благородный юноша по имени Торлиб. Он с первого же дня не покидает меня, желая оказать мне дружескую поддержку; зимой он был во Франконовурте в составе злосчастного посольства и видел мощь королевства Восточных франков. Он уже крещен, хоть и греческой церковью; меня он умоляет не отвергать его дружбу, научить его законам христианской жизни и особливо латинскому языку. Ты удивишься, голубка моя, узнав, какую поразительную память Господь даровал сему молодому варвару: он читает длинные отрывки латинских стихов, хотя почти не понимает слов, и сбивается довольно редко. Он же свободно говорит по-гречески и по-хазарски. Неудивительно, что королева держит его среди любимейших своих родичей и царедворцев, так что дружба его мне будет весьма полезна.
Я уже просил его указать мне влиятельных людей, из христиан или желающих креститься, дабы я мог посетить их для беседы. Ибо чем больше таких людей я сумею привлечь на свою сторону, тем вернее одолею этого бородатого схизматика. Благодаря содействию Торлиба я сегодня посетил самого влиятельного советника королевы, по имени Мстислав. Имя его напомнило мне имена князей вендов, и он подтвердил, что действительно состоит в дальнем родстве с теми склавами, кого покорил могучий король Оттон. Его титул называется «воевода», что означает то же самое, что герцог, но содержание этих должностей совершенно различны. Он управляет всеми делами столицы, опираясь на воинов, которых содержит королева, а также на воинов, которых содержит он сам на часть королевских доходов. Это он объяснил мне, когда я посетил его… жилье. Они называют это «двор», но на деле это что-то вроде каструма, находящегося внутри этого города. Что же касается привычных нам должностей в государстве, то должности вроде герцогов и графов, от имени короля управляющих областями страны, здесь еще только зарождаются. Королева Хелена стоит за то, чтобы отдавать области в управление верным благородным людям, в том числе из своей родни, но и то их обязанности заключаются пока лишь в том, чтобы собирать и передавать князю подати. Отец Мстислава, уже покойный, был из таких могущественных мужей и обладал правом собирать дань с двух племен, которые покорил для князя. А на ту дань, которую собирает росский князь, он содержит войско: четыре сотни воинов в одной крепости и четыре в другой. Если же князь собирается войной на чужие земли, то созывает ополчение – всех, кто пожелает, из свободных людей страны. Признаться, голубка моя, я в растерянности. Вся эта необозримая страна делится лишь на племенные области с весьма условными, как я понял со слов Мстислава, границами. Чтобы строить здесь церковь, ее надлежит по обычаю римлян обратить в провинции и по утвержденным границам разделить между епископами. А потом мне предстоит добиться от королевы закона, по которому все вновь окрещенные жители, ради сохранения веры, должны будут освобождены от всех налогов в пользу князя и обязаны лишь платить Господу и спасителю нашему Иисусу Христу и священникам его десятину от всего выращенного ими и всего домашнего скота. О земельных пожалованиях церкви и монастырям, чтобы монахи и клирики могли прокормиться. Со слов Мстислава я понял, что добиться таких законов будет очень трудно – в иных племенных областях вся власть князя и заключается в праве собирать дань, и он, будучи язычником, не уступит своего права Богу. Остается мне молить о чуде вроде того, что убедило Хлодвига, короля франков, покинуть его языческие заблуждения.
Однако долг мой призывает поговорить об этом с королевой, когда она вновь пожелает меня принять. А пока беседа с этим Мстиславом привела меня в растерянность, несмотря на то что держался он со мной, на удивление, весьма любезно, хотя он язычник и ни разу не упомянул о собственном желании принять Христову веру. Молись за меня, единственная отрада сердца, и сам я день и ночь молюсь, прося у Бога наставлений, поддержки и помощи для соделывания столь каменистой нивы Его…
Уже закончил я мое письмо, как пришел ко мне спешно человек от Торлиба с важной вестью. Через несколько дней ожидают возвращения сына Хелены, Святослава. Сей правитель, хоть и молод годами, известен неукротимостью своей в завоеваниях, упрямством в суевериях и неумолимой своей суровостью. О себе я не тревожусь – быть может, сам Господь решит даровать мне возможность для мученической смерти. Но того опасаюсь, что сей тиран захлопнет вновь дверь веры, что едва отверзается для племени сего… Буду просить у него позволения публично проповедовать слово Божье, дабы обратить язычников, а заботу Свою Господь осуществляет как желает, когда желает и через кого желает. «Не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего…»
[37]
