– Святша… – чуть погодя слабым голосом, будто больная, выговорила Эльга. – Блуд тебя взял. Куда тебе на ней жениться?
– А чего же нет-то? Пестрянычу можно, а мне нельзя?
С восторгом Малуша увидела, что Святослав, от природы стремительный и упрямый, уже принял решение, утвердился в нем и готов за него биться, как бился за все, чего ему хотелось. Теперь вся его мощь была на ее стороне.
– Ты же сама хотела, чтобы она замуж вышла. А где ей взять жениха лучше меня?
– Ты уже женат. На ее вуйке. Горяна – сестра ее матери.
– Ну и что? Была бы ей самой сестра – так оно, по обычаю дедовскому, и лучше. Где одна жена берется, там и другая. Спокону так водилось!
– По закону христианскому нельзя в одном роду двух жен брать. А ты в роду Олеговом одну уже взял.
«Я того не хотела, ты сам захотел!» – мелькнуло у Эльги в мыслях, но она не стала говорить этого вслух.
– А мне что с закона христианского? – Святослав начал досадовать. – Плевать я хотел…
– Но они обе, – Эльга поспешно перебила его, голос ее окреп, и она указала на Малушу, – и Малка, и Горяна – они обе христианки! Ты не можешь так оскорбить… ввести их обеих в тяжкий грех! И без того Горяна сколько горя видела… и Малка, она так молода, а ты ее душу загубить хочешь!
– Да йотунов ты свет! – Святослав выбранился, не стесняясь матери, и в ярости хлопнул себя по бедру. – Опять тебе не так! Чего я ни скажу, все не по-твоему! Да будь проклят ваш Христос, и все ваши греки и немцы, и черти лысые, жаба им в рот! Чтоб им всем белого дня не видеть! В пень повырублю всех ваших папасов, заставлю рылом хрен копать! И жена, и мать – ни с кем сладу нет, закрути их в былинку! Я знать не хочу, чего там ваши греки велят. Мой отец, – он уколол Эльгу вызывающим взглядом, будто голубым копьем ударил, – двух сестер в женах держал.
Эльга не ответила, онемев. Он имел в виду ее саму и Уту, ее сестру, которая, еще до замужества их обеих, недолгое время была Ингваровой хотью. От этой связи родился Улеб, сын Ингвара, из-за чего двадцать лет спустя и случился страшный раздор внутри рода.
А на лице Святослава, довольного своим выпадом, отразилась еще одна мысль. И Эльга прочла ее в его глазах. Вот сейчас он скажет: «Не только мой отец. Мистина тоже»…
У Эльги дрожали губы, на лице читался ужас. Святослав перевел дух, понимая, что одержал победу. Однако широкая грудь его вздымалась от ярости.
– Слушай, мать! – заговорил он снова. – Ты… ты прекращай меня за горло держать. Греки твои… никакого мне проходу от вас! На каждом шагу препоны… я этого весь век терпеть не буду. Я как сказал, так и сделаю. Я – князь русский, и грекам у себя в дому править не дам! Ты меня все Горяной попрекаешь, дескать, силой ее взял. Так эта, – он кивнул на Малушу, – сама хочет! Сама мне предложила. Я думал, уже теперь-то мать довольна будет. А ты снова-здорово!
– Но послушай! – Эльга встала, немного опомнившись.
Она вспомнила еще один важный довод против.
– Не хочу! – прервал ее Святослав. – Не зли меня! А то дров наломаю, сам потом пожалею.
С этими словами он развернулся и стремительно вышел прочь. Хотя бы этот урок он извлек из событий двухлетней давности.
Эльга глубоко дышала, глядя ему вслед, в ее широко открытых глазах отражался испуг. Весь мир ее, род и держава вдруг снова оказались на грани разлома. Она не могла сейчас охватить взглядом все возможные последствия, но предчувствовала: они будут ужасны.
А Малуша и не знала, на каком она свете. Из-за нее, у нее на глазах, Святослав поссорился с матерью. Она была смущена и напугана, но сквозь испуг пробивалось скромное торжество. Она сумела перетянуть князя на свою сторону, и теперь сила – за ней.
* * *
Эльга надеялась, что ей все же удастся отговорить Святослава от этой женитьбы, но боялась, как бы весть не дошла до Горяны. Что еще та сотворит, когда узнает, что муж-язычник тянет и ее, и ее племянницу в страшный грех кровосмесительного брака! Эльга и сама была небезгрешна, поскольку Мистина все еще оставался мужем ее сестры, хоть и не видел ту уже два года. Но Мистину она знала гораздо дольше, чем бога, и, честно сказать, полагалась на него сильнее. Сколько раз она пыталась порвать эту связь – но всякий раз возвращалась к нему, притянутая неумолимой нитью судьбы. А Горяна – не такая. Для нее бог – все. У нее сердце разорвется, если она узнает, что ей против воли навязывают такое осквернение его заветов!
Но сохранить дело в тайне не удалось – Святослав обо всем рассказал Горяне сам. Вернувшись к себе, еще не остыв после объяснений с Малушей и с матерью, он зашел в Малфридину избу и выложил Горяне, что у него скоро появится еще одна жена – ее племянница, нравится ей это или нет! Его бесило, что приходится считаться с женщинами, и он спешил объявить свое решение последней из них, кого это касалось.
Горяна выслушала его молча – или почти молча. И не стала спорить. Только побледневшие губы ее шевелились, но обращалась она скорее к богу, чем к мужу. И Святослав ушел, в глубине души довольный, что обошлось без крика. Когда отроки ему донесли, что молодая княгиня просит лошадь ехать на Святую гору, он махнул рукой: дайте. Он не знал, с кем Горяна хочет объясниться – с Эльгой или с Малушей, но и не хотел знать. Их бабье дело, пусть разбираются.
Когда Горяна приехала, Эльга уже сняла кафтан, но все так же сидела одна, стараясь собраться с мыслями. Когда к ней вдруг вошла невестка – отроки не предупредили княгиню, уже привыкнув к тому, что Горяна часто посещает иереев, – по ее помертвевшему лицу Эльга сразу угадала причину.
– Он сам сказала тебе, да? – ахнула она и тем дала Горяне ответ на вопрос, который та только собиралась задать.
Горяна держалась на удивление спокойно, но вот лицо у нее было такое, будто у нее на глазах раскладывали костер, на котором ее будут жечь заживо. Она чувствовала себя, как те святые девы, которых злые гонители силой волокли в дом разврата. Вот только тем девам Господь приходил на помощь, не давая осквернить их. Муж-язычник вовлекал ее в такой же тяжкий грех, и она никак не могла ему помешать.
– Не будь это грехом, я охотно бы с жизнью рассталась, – сказал Горяна Эльге, обессиленно опустившись на скамью.
На Малушу она едва взглянула, хоть та и забилась в дальний угол, – истинным виновником новой беды в глазах Горяны был другой. Она знала, как легко Святослав ломает чужую волю, и считала Малушу такой же жертвой этого замысла, как себя саму.
– И не думай даже! – строго сказала Эльга. – Погоди, может, я еще измыслю что… Я за Свенельдичем послала. Может, сумеем Малушу с глаз убрать… Отослать бы ее куда подальше…
– Не ее… Я не могу больше с мучителем этим жить. Грех такой век не отмолить… Я только одно себе спасение вижу.
– Какое же? – Эльга в тревоге взглянула на Горяну.
– Принять мне честное звание монашеское.
Эльга смотрела на нее в изумлении, как если бы невестка изъявила желание стать воеводой или посадником. Не повредилась ли умом? Где тут монахи? Во всей земле Русской нет ни одного… кроме Адальберта.
