– В стране немецкой немало есть монастырей для братьев и сестер Христовых. Мне бискуп рассказал… Мужи, жены, девы – все жизнь ведут добродетельную, с любовью к Господу. Сказано: бегите, пока есть еще в вас огонь жизни, пока не объял вас мрак смерти… – бормотала Горяна, и ее отрешенный взгляд будто искал духовные тропы, ведущие подальше от земного мира.
– Ты хочешь просить Адальберта, чтобы он…
– Он ведь уезжает… – На глазах Горяны впервые блеснули слезы, будто речь шла о разлуке с самым дорогим ей человеком. – К себе назад. Я поеду с ним. Он отвезет меня в Квед-лин-бург, – старательно выговорила она длинное непонятное слово. – Там уже лет двадцать с лишним, как Матильда, королева, мать Оттонова, монастырь устроила для самых благородных жен и дев, чтобы служили богу… Они примут меня. Там я отдамся богу, чуждаясь мира и всех дел его. А к тому, кого бог принял в число детей своих, никакое зло мирское повредить уже не может…
Святослав был несправедлив к Адальберту – тот вовсе не пытался чему-то учить Горяну, после своего поражения считавшего себя и не вправе это делать. Но ей не требовались слова, чтобы у него учиться. Она увидела дело, тот самый подвиг веры, о котором мечтала. Отец Ставракий и Эльга, люди благоразумные, старались доводами рассудка утишить ее горение, примирить с судьбой – а Адальберт показал ей подвиг, к которому она стремилась, и тем вмиг стал ей самым близким человеком на свете. Сейчас, когда ей грозили разом и грех, и бесчестье, он стал в ее глазах божьим воином, святым Георгием, посланным ее спасти. И только бы он позволил ей следовать за ним – ничто не устрашило бы ее на этом пути.
Эльга слушала бессвязное бормотание Горяны, видела темные глаза, устремленные далеко-далеко от этого мира. Сегодняшний день казался длинным безумным сном, а утро, когда она навещала Святанку, отодвинулось назад года на три.
Если говорить о ней самой, Горяна права, отрешенно думала Эльга. Мирская жизнь, особенно с мужем-язычником столь неукротимого нрава, как у Святослава, оскорбляет ее на каждом шагу. И если Господь не совершит чудо и не обратит его самого, то Горяна обречена на жизнь мучительную, но это не те мучения, которые она жаждет претерпеть. Мучения святых возвышали их – как она думает, – а ее эти мучения только оскорбляют и отдаляют от бога. Ей и в самом деле было бы лучше уехать, если Адальберт согласится взять ее с собой и отдать под покровительство старой королевы Матильды. Горяна и родом, и положением, и благочестием украсит обитель, предназначенную для жен высшего благородства.
Но Святослав? Он ведь столько раз говорил, что не выпустит ее из рук…
Однако о подобном выходе он ведь и не подозревает. Стань Горяна монахиней, она никогда уже не будет ничьей женой, кроме Христа. А его соперничества в борьбе за киевский стол Святослав не опасается. Так, может, есть надежда князя уговорить?
От этой мысли Эльга воспрянула духом.
– Ступай к Адальберту, – сказала она. – Если он согласится и пообещает передать тебя королеве Матильде… Я, может, и уговорю Святослава тебя отпустить.
* * *
Возлюбленную сестру свою Бертруду приветствует смиренный Адальберт
Снова и снова благодарю тебя за твой дар, небесная моя отрада. Ибо едва я впервые увидел ее возле моего скорбного ложа, как понял – это твоя посланница. Ты не могла сама явиться, чтобы утишить мои страдания, но послала ее – эту молодую скифянку, жену Святослава. Она нехороша собой – слишком смуглое лицо, слишком узкие глаза, выдающие ее происхождение от болгарских скифов, да и зубы, хоть и белы, довольно неровны. Не сравнить с тобой, посрамляющей ангелов твоей златокудрой прелестью. Но душа этой женщины – чистейший алмаз благочестия, и в этом она достойная твоя сестра. Спасаясь от тиранства мужа, вовлекающего ее во все большие и большие грехи, она молит меня позволить ей не расставаться со мной, следовать за мной, чтобы стать послушницей в Кведлинбурге, в обители королевы Матильды. Только сам Господь знает наши пути. Быть может, вовсе не затем он привел меня сюда, в эти края, как все мы думали? А лишь затем, чтобы я спас эту единственную душу, единственную достойную быть спасенной? Если так, то горяча будет благодарность моя Господу. Если я привезу ее, жену самого тирана, этого нового Хлодвига, не желающего стать новым Константином, то никто не посмеет подумать, будто я дурно употребил данное мне благословение и не преуспел по своей нерадивости.
Она сказала, что королева Хелена одобряет ее желание и будет просить сына, чтобы тот ее отпустил. Не знаю, сможет ли мать склонить его жестокое сердце к этой смиренной просьбе. Но я не отступлю, пока есть возможность бороться. Возможно, уже завтра он вновь велит разжечь огни и предать меня мучительной казни. Но страха нет в моей душе, ибо изгоняет страх совершенная любовь к богу. Эта женщина – орудие моего спасения. Одно из двух: либо мне удастся увезти ее и душа ее будет спасена, спасая тем и мою, либо я погибну, сражаясь за эту душу. Так или иначе, я буду там, где пребываешь ныне ты. Думается мне, что жестокое сердце Святослава Господь назначил оселком, на котором острятся лезвия нашей любви к богу… «Сила – у них, но я к Тебе прибегаю, ибо Бог – заступник мой»
[47]. Молись за меня, дорогая моя отрада, уже вот-вот мои глаза откроются для новой жизни, и я знаю – ты будешь первой, кто встретит меня за райскими вратами…
* * *
Мистину гонец не застал дома, и, когда тот наконец появился, Эльга уже вышла на крыльцо, куда ей подвели лошадь. Соскочив с собственного коня, Мистина подошел к ней.
– Хочешь, я ее придушу? – шепнул он, наклонившись к самому уху княгини.
И по голосу его она слышала, что он крайне раздосадован и вовсе не шутит.
– Погоди! – Эльга сжала его руку. – Я сперва другое средство испробую.
– Ты куда? К нему?
– Да. Если мне удастся его уговорить, то Малушу нужно будет отослать с глаз долой.
– За Гурган? Позвать Шмуэля?
– Да нет же! К Олегу Предславичу. Я возьму с него крестную клятву, что он не выдаст ее замуж без нашего согласия. Олегу можно верить.
– Святослав не даст ей уехать! Уж если ему что втемяшилось…
– Я отошлю ее, пока он будет в гощении! Потом пусть делает что хочет, но я не допущу кровосмешения у меня в роду!
– Мне поехать с тобой?
– Нет. Ступай лучше в дом, там Горяна. Пусть она тебе расскажет, что затеяла.
– Да того коня в корягу! И эта что-то затеяла?
Эльга только отмахнулась, и Мистина подсадил ее в седло.
Увидев, как во двор въезжает верхом женщина в сопровождении отроков, Святослав с удивлением узнал в ней не вернувшуюся жену, а мать. Лицо Эльги было напряженным, но спокойным, и это угасило вспыхнувший было испуг: не сделала ли Горяна чего над собой? Может, сказала, будто на Святою гору, а сама выехала к Днепру да и бросилась с кручи…
Выйдя матери навстречу, Святослав помог ей сойти с лошади.
