Агата приказала угомониться сердцу, которое ничего не подсказывало, а билось в панике. Сейчас думать надо. Она постаралась узнать о своем положении что-нибудь еще. Из неудобств – тупая боль в затылке. В остальном довольно комфортно. В тепле, в сухости, приятные запахи, лежит на чем-то мягком, похожем на хорошую перину. Блуза и юбка на ней. Кажется, шапочка осталась на голове. Только полушубок снят. Если не убили сразу, остается крохотный шанс, что еще сумеет выпутаться. Только шанс призрачный.
В такое отчаянное положение Агата еще не вляпывалась. Иногда ей приходилась бежать, как-то раз в нее стреляли, однажды чудо спасло от удара ножом в сердце. Но в самых плохих ситуациях она могла оказать сопротивление. Теперь же оказалась беспомощна. Как рыба на сковородке.
Если до сих пор ее не прикончили, надо как можно дольше делать вид, что она в беспамятстве. Нет надежды, что ее пожалеют, но можно хоть немного выиграть время. Агата прогнала надежду, что Пушкин спасет. Такое чудо не под силу даже ему. Она сама сделала все, чтобы он не узнал, куда и зачем она отправилась. Даже если тетушка догадается, что ее надо искать в «Континентале», то случится это не раньше следующего утра. Когда она уже будет мертва. Агата только представила, как будет лежать мертвой с кляпом во рту, со связанными руками, замученная и некрасивая, и слезы появились сами собой. И прятались в повязку.
Раньше Агата не боялась смерти, то есть не думала о ней. Оказавшись так близко к черте, которую никому не миновать, она вдруг захотела жить. Просто жить. Тихой мирной жизнью, печь блины, гулять с Агатой Кристафоровной по бульвару, обедать в «Славянском базаре», пить шоколад в «Эйнеме» и даже выслушивать грубости от Пушкина. Все это показалось таким замечательным, таким бесценным, что она готова была отдать все богатства, которые накопила. Только никто не спешил выкупать ее жизнь. Если бы умела, Агата, наверное, молилась бы. Она не умела.
Больше всего Агата жалела, что не послушалась Пушкина. Хотела сделать ему сюрприз и доказать, что Алабьев тайно вернулся в Москву, и вот чем закончилось. Алабьев оказался совсем другим человеком: жестоким и беспощадным. Но зачем ему убивать баронессу? Ну что такого, что она заметила его в ресторане и пошла за ним? Даже если предположить, что она расскажет Валерии, а та донесет Лидии Павловне, ну какая тут беда? Лидия Павловна должна понимать, за кого замуж вышла. Валерия и так в обиде на отца. Матвей слишком мал, чтобы переживать. А Кирилл Макарович и пикнуть не посмеет. Глава семейства спроса не имеет. Прикажет закрыть рты – и все тут. Уж ему-то бояться нечего.
За что же убивать Агату? Почему он подсылал негодяев, которые дважды хотели ее убить? Теперь она не сомневалась, что случай на ледяной горке был второй попыткой. Выжила чудом. Ну так с третьего раза добьется своего. Ведь она сама сунула голову в капкан. Как было бы просто: взять с собой Пушкина. Сейчас не Агата лежала бы связанной, а господин Алабьев давал бы показания…
Хотя в чем ему признаваться? Он, пожалуй, и Пушкину указал бы на дверь. Имеет полное право. Вопрос «за что?» Агата крутила со всех сторон, но разумных ответов не находилось. Неужели все дело в том глупейшем случае, даже не случае, а недоразумении, которое Агата случайно видела в прихожей? Эту мелочь она сразу выкинула из головы. Вообще не поняла, что там происходило. Какое она имеет отношение к Алабьеву? Неужели за это надо лишить жизни ее, милую и хорошую Агату! Ну или баронессу фон Шталь… Какая-то невозможная глупость.
Изо всех сил Агата пожелала только одного: чтобы невероятным образом Пушкин нашел ее. Она просила удачу, которая всегда была с ней, чтобы исполнила последнее желание и оставила навсегда. Удача помалкивала. Агата ощутила боль в затекших руках и шевельнулась.
– Баронесса пришла в себя, – сказал голос, которого не могла узнать.
Притворяться дальше бесполезно. Агата брыкнула ногами, надеясь, что сможет разорвать путы, но только подпрыгнула на перине.
– Мадемуазель, вы напрасно тратите силы…
Она стала дергать и выворачивать кисти рук, чтобы ослабить узел, но только содрала кожу. Намотано накрепко. Чьи-то руки подхватили ее под мышки. Агата стала выть и брыкаться, но ничего страшного не случилось: подушкой не придушили и ножом по горлу не резанули. Она оказалась в сидячем положении. С боков заботливо подоткнули подушками. Чтобы не упала с кровати.
– Что с вами делать, баронесса… Ума не приложу…
Если бы у Агаты были свободны руки… Он бы надолго запомнил, как вязать беззащитную мадемуазель…
• 61 •
Усевшись на диванчик пролетки, Пушкин достал блокнот. Карандаш вытащил из серебряного чехольчика. Писать в перчатке было неудобно, но формула требовала быть составленной немедленно. Пушкин привычно начертил таблицу и круги связей, после чего заполнил недостающие цифры.
По сути, формула сыска была математической машиной, определявшей вероятности. У каждого, кто попадал в формулу, был свой процент вероятности. А дальше процент одного участника формулы соотносился с процентом других, после чего выстраивался ряд вероятностей. Без совмещения с кругами связей, в которых Пушкин записывал мотивировку поступков, ряд был бесполезен. Находя точки пересечения таблицы и узора кругов, Пушкин находил результат формулы. Но без капельки искусства формула не работала. Как не едет колесо, которое не смажут дегтем. Если бы Пушкин объяснил, как работает формула, и передал другому сыщику, у того ничего не вышло. Формула без Пушкина не работала. Как цветок не растет без земли.
Формула сложилась быстро. Результат был очевидным. И чрезвычайно печальным. Как печально бывает знание. От которого, как известно, одни печали. Но знание имеет такое свойство, что, раз узнав, от него нельзя отделаться. А только идти ему навстречу. Как бы тяжело это ни было. Уклоняться Пушкин не собирался. Он должен был идти до конца. Пока не хватало некоторых деталей. Знать об этом не полагалось никому. Даже приставу 1-го Пресненского участка.
Носков встретил чиновника сыска, как доброго товарища.
– Скоренько же вернулись… Опять в мертвецкую? Вы там совсем своим стали…
У пристава было отличное настроение, он шутил. В папке лежало чистосердечное признание доктора Австидийского, который был отпущен домой с условием явиться в участок по первому вызову. И даже новое дело, которое пришлось открыть по убийству мадемуазель Алабьевой, не казалось безнадежным. Всяко сыск разберется. Носков ждал, что чиновник сыска будет заниматься барышней, но тот спросил, где тело человека, которого утопили артельщики. Приставу показалось, что ослышался.
– Лазарева хотите осмотреть?
– Сейчас нужен неизвестный. Личность не установили?
– Не удалось… Посмотрел по заявлениям, не подходит под описания. Наверно, городовый, долго у нас пролежит…
– Где он?
Пристав переадресовал вопрос доктору. Воздвиженский указал на нижнюю полку стеллажа: выше класть не стали, чего доброго, сломается под весом. На других полках хранились знакомые: над утопшим господином лежал Лазарев, на другой стене, подальше, уложили Ферапонтову. Чтобы после смерти не портила мертвым настроение.
