– К сожалению, Василий Яковлевич.
– Ой, беда… Что же теперь с обществом будет? Столько людей деньги им принесли.
– Вкладчикам «Стабильности» ничего не грозит.
– Ну, тебе видней… А формула твоя что говорит?
– То же, что и прежде, – ответил Пушкин, надевая пальто. – Могу я рассчитывать на вашу помощь и Актаева сегодня вечером?
О таких пустяках можно было и не спрашивать.
• 75 •
В воскресенье у любой нотариальной конторы неприсутственный день. Тем более на Масленицу. Господин Дейер, Сергей Антонович, не соблюдал правило. Он приходил в выходной день, чтобы поработать в тишине и спокойствии, подальше от домашней суеты и криков детей. Работа его заключалась в том, что он пил чай и читал легкие книжки, до которых был большой любитель.
Когда входной колокольчик звякнул, Дейер поморщился, но решил, что клиент не заметил приемные дни, позвонит и уйдет. Но клиент не уходил. Колокольчик звякал так, будто пришедший наверняка знал: хозяин конторы на месте. Чтобы унять противный звон, Дейер отправился лично указать на ошибку. За стеклом двери он увидел незнакомого господина. Нотариус довольно громко, чтобы услышали через стекло, крикнул, что контора закрыта, будет рад видеть завтра. Уходить господин и не думал, а показал книжечку Управления московской городской полиции. Что было чрезвычайно странно: с полицией у нотариуса дел не было. Тем не менее он открыл замок.
– Прошу простить за неурочный визит. Дома мне сказали, что вы в конторе… Дело срочное. – И господин представился.
Дейеру ничего не оставалось, как пригласить чиновника сыска в кабинет. От чая и закусок Пушкин отказался, в предложенное кресло сел, расстегнув и не сняв пальто.
– 22 февраля, во вторник, к вам прибыл господин Алабьев, чтобы подписать завещание…
Подобная информация секретной не была, но касалась только отношений нотариуса и его доверителя.
– В чем, собственно, дело? – спросил Дейер, не желая давать полиции поблажку. Нечего совать нос куда не следует.
– Господин Алабьев прибыл со свидетелями, которые по закону должны были заверить его подпись.
– Мы действуем строго в рамках закона, – ответил нотариус. Направление разговора все больше ему не нравилось. – В чем ваш вопрос?
– Господин Алабьев всегда пользуется вашими услугами?
По московской традиции купцы и прочие деловые люди предпочитали иметь дело с одними и теми же адвокатами и нотариусами. Раз выбрав и не меняя многие годы. А то и передавая от отца к сыну. Дейер, конечно, знал, что Алабьев вел дела через семейного нотариуса Алексея Дорофеевича Соколова, который держит контору в Юшковом переулке, в доме Купеческого общества. Но кто откажется заполучить такого клиента, как владелец страхового общества «Стабильность»?
– Господин Алабьев может выбирать любого нотариуса, имеющего право ведения дел, – Дейер захотел свернуть непонятный разговор. – К чему вы клоните, господин Пушкин? Если хотите узнать содержание завещания, то должен огорчить: ни сыскной полиции, никому не позволено узнать тайну завещания. Она охраняется законом… Надеюсь, на этом ваш интерес исчерпан.
Нотариус встал, прозрачно намекая, что готов проводить гостя до двери. Пушкин не шелохнулся.
– Господин Алабьев сегодня найден мертвым на Пресненском пруду.
Новость была не слишком приятна для праздничного воскресенья. Но в работе нотариуса всякое бывает. Кто-то умирает, кто-то получает наследство.
– Печальное известие. Оглашение завещания может состояться не ранее чем через три дня… Что-нибудь еще?
– Сергей Антонович, вы хорошо знали господина Алабьева лично?
Такой поворот не слишком радовал. Дейер не мог понять, куда клонит полицейский. Хотя бы потому, что сказать ему было нечего. С Алабьевым нотариус не знакомился, видел в ресторанах и на больших приемах в Купеческом обществе, и только. Но признаваться в этом не было резона.
– Достаточно, – резко ответил он, чтобы избежать ненужных расспросов.
– Подпись его вам известна?
– Именно так…
– Господин Алабьев не снимал пальто, воротник поднят, и шапку он не снял, и вообще сильно спешил.
Дейер ничего не ответил. Молчание его было красноречивым: как будто чиновник сыска сам был тому свидетелем.
– Завещание передает состояние его супруге, мадам Алабьевой?
– Любые детали завещания станут известны только в порядке, определенном законом… Господин Пушкин, у меня выходной день… Прошу приберечь любые вопросы на потом, – и Дейер без церемоний указал на дверь.
Пушкин не любил, когда с ним обращались подобным образом. Он неторопливо закинул ногу на ногу.
– Прошу поверить моему слову: вы не до конца понимаете, какая опасность вам угрожает.
Ему ответили презрительным смешком:
– Мне? Опасность? Я от закона ни на шаг не отхожу…
– Докажу вам это менее чем за минуту, – сказал Пушкин. – Желаете?
Тон, каким это было сказано, вызвал невольные опасения. Дейер точно знал, что за ним не водится темных делишек, но если этот господин так уверен, то, вероятно, у него есть основания. Вот только какие? На всякий случай он сел за письменный стол. Будто стол мог защитить в случае чего.
– Что вы от меня хотите?
– Никакого нарушения закона.
– Говорите определенно.
– Мне нужно знать, кто были свидетели…
Закон не запрещает называть лиц, которые личным присутствием подтверждают факт составления и подписания завещания. Конечно, не зная, что в нем. Сведения безобидные, но Дейер колебался.
– Чтобы было легче, буду называть фамилии, – продолжил Пушкин. – Вам останется только сказать «нет» или промолчать. Согласны?
Дейеру хотелось сказать «нет» сразу, но он промолчал. Что было истолковано как согласие.
– Кирилл Алабьев? – спросил Пушкин.
– Нет…
– Господин Лазарев?
– Нет…
– Господин Казачков…
– Нет…
– Страховой агент Малецкий?
Дейер выразительно промолчал.
– Страховой агент Бастанджогло?
Нотариус чуть заметно кивнул.
– Третий свидетель – ваш секретарь?
– Вы правы… На этом допрос можно считать оконченным?
Пушкин пожелал господину Дейеру всего самого доброго. Хотя что может быть доброго в службе нотариуса? Скука и бумажки.
• 76 •
Агата окунулась в полное счастье. Она получала невероятное удовольствие от всего: от сухого платья, от запаха блинов, от ворчания Дарьи, от суеты тетушки, которая носилась по дому, стараясь то подушку принести, то чаю горячего. От солнца за окном, от своих портретов на столике. Оказалось, что настоящее счастье – просто жить. Дышать, смеяться, есть бесподобные блины, обжигаться чаем. Пребывать в мелких заботах и хлопотах. Жмуриться от солнца и мерзнуть от мороза. Трястись в пролетке в чужой шинели и обниматься с Агатой Кристафоровной. Терпеть Пушкина и прощать ему все гадости. Любая мелочь, любое огорчение лучше, чем лежать в тине пруда. Почти потеряв жизнь, Агата поняла, каким богатством владеет. А деньги… Ну что деньги… Из проруби не вытащат, сколько ни плати.
