Павел продолжал:
– Убийца понял, что с ядом дохлый номер, ничего у него не выйдет, так как яд не действует. То есть действует, но не на того, на кого надо… Ну и решил бить наверняка – чтобы без ошибки, разделаться, можно сказать, одним замахом. Подскочил к постели, замахнулся – и увидел питательную маску! И остолбенел! И рука дрогнула! Я сам бы остолбенел.
– Наконец-то я узнала ее имя, – с грустью сказала Алиция. – Врач в документах вычитал. Хотя пользы от этого немного, я все равно не помню, с которой из них я на «ты»…
Приехал господин Мульдгорд со своими молодцами и приветствовал нас как добрых знакомых – видимо, тоже начал привыкать к преступлениям в Аллероде и воспринимать их как нечто обыденное в нашей жизни. И в общем-то был прав.
С интересом оглядев Алицию (наверное, удивлялся, что она все еще жива), он полюбопытствовал, кто такая Агнешка, после чего с присущей ему скрупулезностью выяснил обстоятельства нового преступления, а затем вежливо поинтересовался у Алиции:
– Ужель возжелаху пани еште гости?
Не дав Алиции ответить, Зося вскричала в отчаянии:
– Ради бога, не приглашай больше гостей!
Алиция же ответила как-то неуверенно:
– Не знаю. Я больше никого не приглашаю. Они приезжают сами. Понятия не имею, кто еще может приехать.
Полицейский успокоил ее:
– Да будет их многое множество! Ваше жилиште присно будет бдети страж, мой работник. Искони повинен быти, вотще аз не учинил того, вина моя велика есть!
Последние слова он произнес с таким удовлетворением, как будто сообщал нам не о своем промахе, а о величайшем достижении.
Алицию его сообщение отнюдь не обрадовало.
– Это как же понимать? Теперь полиция днем и ночью будет шастать по всему дому и саду?
– Отнюдь! – решительно возразил господин Мульдгорд. – Полиция сокрыта вельми будет. Под сень дерев.
– Еще хуже! – не уступала Алиция. – Как представлю, что из кустов будет неожиданно выскакивать полицейский… Тут уж тот, кого не успеет прикончить убийца, умрет от разрыва сердца. Во всяком случае, нервное расстройство гарантировано.
Господина Мульдгорда неприятно удивили ее слова:
– Бдение живота твоего ради, аще полни протест имея…
Алиция спохватилась. Выражать протест против присутствия полиции в доме, где преступления следуют одно за другим, а преступник остается неизвестным, по меньшей мере неразумно. И без того у полиции на подозрении все обитатели ее дома, а уж она – в первую очередь, уже хотя бы только потому, что до сих пор жива. Алиция пересилила себя и заставила сказать:
– Никакого протеста я не выражаю. Пусть полиция сидит в кустах, только не на глазах.
Кажется, господин Мульдгорд не очень понял, что означает «не на глазах», так как долго озадаченно молчал, после чего решил сменить тему. Поскольку установить алиби обитателей дома в минувшую ночь не было никакой возможности, все мы спали, причем каждый отдельно, в результате чего ни один не был в состоянии подтвердить алиби другого, зато любой свободно мог встать ночью и пристукнуть тетю, – ему пришлось заняться орудием преступления, молотком.
– Кто ведает молот сей? – задал полицейский вопрос, один из тех своих вопросов, на которые дать точный ответ было чрезвычайно трудно и задавать которые он был большой мастер. Действительно, попробуй ответь, кто знает этот молоток. Не удивительно, что ответы на такой вопрос не могли удовлетворить следователя.
– А кто его там знает, – отмахнулась Алиция, я же дала ответ прямо противоположный:
– Его все знают. В «Дельсе» их пруд пруди.
Мои подруги заинтересовались:
– Ты думаешь, он куплен в «Дельсе»?
– Откуда мне знать? Но думаю, что такие вещи проще всего покупать в крупных магазинах самообслуживания, где их полным-полно и где никто на тебя не обратит внимания. Сама видела, их там полным-полно, по двенадцать семьдесят пять.
– По тринадцать двадцать пять, – поправила меня Алиция. – Во всяком случае, в моем доме такого не было.
– По четырнадцать пятьдесят, – вмешался Павел. – Я сам видел.
– Так ты видел те, что побольше, а этот меньше и стоит тринадцать двадцать пять.
– Да какое значение имеет цена молотка? – возмутилась я. – Главное, что в Копенгагене полным-полно таких молотков.
Наша оживленная дискуссия о молотках вселила надежду в сердце господина Мульдгорда, который попытался уточнить:
– Ужели око ваше зрело сие напереди?
С некоторым трудом удалось ему растолковать, что, почитай, все наши очи видели такой молоток раньше в виде товара в одном из суперсамов Копенгагена. В доме же до сегодняшнего дня никто сие не видел.
– Воистину убивец явился отягощен сим молотом, – сделал вывод следователь, и мы с ним согласились.
Когда полицейские удалились и мы остались одни, Павел внес предложение:
– Надо устроить ловушку! Как мы раньше не догадались? Преступник, глядишь, давно бы попался.
– Что ты имеешь в виду? Капкан? Чтобы за ногу схватил?
Павел с воодушевлением подтвердил:
– Ну! Что-то в этом роде. Преступник ведь шляется по саду. Вот и попадется!
– Скорей мы сами попадемся.
– У меня есть только мышеловка, – сказала Алиция. – И к тому же я, естественно, не знаю, где она. Придумайте что-нибудь другое.
Фантазия Павла разыгралась буйно:
– Ну, какая-нибудь проволока или веревка… Привязать к звонку или еще чему такому, чтобы звонило. Получится сигнальная установка. Он крадется по саду, ногой или рукой зацепит. И как начнет выть или трезвонить!
– Убийца?
– Да нет же, установка!
– Ага, мы все срываемся с постели, толкаясь, выскакиваем из дому, гоняемся за преступником по всему Аллероду, а потом оказывается, что это был почтальон или мусорщик!
– Нет, – с потрясающей рассудительностью возразил Павел, – если начнет убегать, то только убийца. Почтальон или мусорщик, услышав вой, растеряются и с места не двинутся. Если даже не испугаются, подождут специально, чтобы узнать, что все это значит. Хотя бы из любопытства.
– Парень дело говорит, – поддержала Павла Алиция. – Ладно, я согласна. Так и быть, приготовьте какую-нибудь ловушку. Только чтобы без особых расходов. И вообще без меня. Похоже, у меня теперь не будет времени.
Алиция знала, что говорила. После злодейского покушения на тетю жизнь в Аллероде вдруг забила таким ключом, какого я никак не ожидала от флегматичной Дании. Ну, просто Содом и Гоморра!
Во-первых, чрезвычайно оживилась полиция. По нескольку раз в день нас стали навещать вместе с господином Мульдгордом какие-то важные чины, безуспешно пытавшиеся объясниться с нами на самых разнообразных языках. Во-вторых, излишне оживились и датские родственники Алиции, которых чрезвычайно встревожило несчастье с тетей. И они уже не пытались скрыть своего отрицательного отношения к происшествию в доме Алиции. Польский темперамент, конечно, вещь достойная, но ведь надо же и меру знать!
