Приложился к винтовке. Прицелился. Пальцем потянул спусковой механизм. Выстрел на выдохе, используя дыхательную паузу.
Д-дадах!
— Дядя!
Отвлекаясь от картины падения «цели», еще успел разглядеть, что пуля попала в височную кость фигуранта, обернулся на голос, выразив недовольство на лице. Надо же! Битый час здесь терся, а так и не распознал в куче тряпья и мусора прятавшегося мальчишку лет восьми, чумазого, со спутанной копной нестриженых волос.
— Ты чего здесь?
— Страшно!
— Беги отсюда. Скоро тут еще страшнее будет. Беги!
Еще полминуты потерял, наблюдая за мальчишкой, удиравшим прочь, в стеновую дыру и за мельтешением охраны, сначала присевшей на корточки и визуально пытавшейся определить, откуда стреляли, потом оттаскивающей тушку патрона в надежное место, в надежде, что тот еще жив. Нет, братцы! Теперь этого подпольного упыря вряд ли кто оживит. Можно с уверенностью сказать, что при любых вывертах истории Крым точно наш и больше ничей! Приглядел за бойцами, порскнувшими в стороны для того, чтоб разыскать стрелка. Пора! Сдернулся с места и, оказавшись за стеной, нырнул в высокий кустарник.
…Бомбежка напополам со штурмовкой своими последствиями здорово подорвала боевой дух защитников главного штаба на юго-западном театре военных действий. Успели лишь связь восстановить, когда противник усилил натиск. Шаг за шагом фашисты двигались вперед, и до траншей осталось считанные десятки метров пройти.
От рева мощных моторов дрожала земля, от разрывов снарядов содрогался воздух над ней. А в бушевавшей пыльной дымке, в темной гари пожаров сновали в траншеях люди, пригибавшиеся при каждом раскате взрыва. В окопы как горох посыпались немцы и… пошла рубиловка рукопашной.
На Карпенко насел огромный как бугай фашист, придавил к земле, пытаясь штыком, зажатым в кулаке, продырявить грудину, из которой вдруг исчез весь воздух. Сдерживал его как мог. Сквозь сжатые зубы, хрипя, рычал:
— Га-а-а-а!
Вот-вот силы выйдут. Тогда все! Тогда…
Вдруг хватка противника ослабла, а на Сашкино лицо обильно плеснулась кровь. Не понял. Что-то происходило под боком, только из-за навалившейся туши, которую оттолкнуть сил не было, не разберешь. Топот. Крики. Отборный русский мат вперемешку с немецкими ругательствами. Ф-фух! Справился. Ё-о-о! Толкотня. Яблоку упасть негде. Режутся наши с немаками, как пьяные матросы в кабаке, только антураж другой, да танки над головой рычат и стреляют. Прорвались? Нет пока! Но если они не сдюжат, то обязательно прорвутся. Им без пехоты в поселке делать нечего. Пожгут! Но даже не это взбодрило Карпенко. В пяти шагах от него малой саперной лопаткой умело орудовал боец.
Подпрыгнул над подскользнувшимся противником и, согнув колени, резко распрямил ноги, каблуком сапога лягнул немецкого пехотинца в грудь.
— Н-на!
Переступил. Лопаткой в сторону отвел ствол автомата, согнутой рукой снизу вверх ударил точно в подбородок врагу. Поворот корпусом…
Точно он!
…удар коленом в пах.
— А-а-пх!
Острие лопатки рассекает гортань.
— Ветер! — позвал Карпенко.
Мимолетный взгляд. Подмигнул глазом, мол, признал. Некогда!
Совсем рядом, с правой стороны, через траншею перевалила туша тяжелого танка, обдав смрадом людей. Улучив момент, Ветер, что-то подобрав под ногами, размахнувшись, бросил под корму. Заорал:
— Бойся!
Присел на дно траншеи, своим криком заставив Карпенко сделать то же самое. Предмет отрикошетил от колеса с траком, оказался под днищем.
— Г-гух!
Танк словно силу потерял, осел на месте. Когда же наконец мрак рассеялся, оставив после себя лишь усиливающийся шлейф чадящего черного дыма, Карпенко увидел, как фашисты, кто жив остался, выбираются и уползают прочь. Это привело его в восторг. Выдюжили!
— Ур-ра! Победа!
С небес его спустил все тот же Ветер, приказавший:
— Хватай раненого, отходим! Сейчас в танке боекомплект взорвется, мало не покажется.
Отдышались. Бой-то еще не закончен, на противоположном фланге все еще рубятся.
— Слушай, Ветер…
— Меня Василием кличут.
— Васек, тут тебя Разин разыскивает.
— Виктор? А он каким здесь духом?
— С группой прилетел. Сейчас по ту сторону горящего танка воюет, если жив еще.
Каретников в полный рост поднялся, выглянул за бруствер. В голову мысль полезла. Та, что слинять он не успеет…
Когда по траншеям отбомбились, Карпенко просто полыхнул гневом, выгнал Дану из окопов, направив ее в сторону поселка. Здесь не безопасно, а по фрицам снайперу можно и издали стрелять. Ее возмущение не вызвало в нем никаких отговорок.
— Пошла вон!
Ну и пошла. Пока возможность была, на скорую руку «обжила» для себя лежку. Когда немцы в атаку пошли, стреляла по наступающим. Всю рукопашную схватку обливалась потом, беспокоясь о любимом мужчине, высматривала его в оптический прицел. Два раза точно спасла, «сняв» особо опасных для него особей. Потом потеряла, уже и слезу пустила. Думала — погиб. Но нет, снова нашла. Живой! А рядом с ним кто? Кто? Не может быть!
Дымом все затянуло. Взорвалось. Что там происходит?.. Из траншеи выглянул ее враг, а Сашки нет. Почему? Планка черноты на глаза пала. Ее враг убил ее мужчину! Оптика приблизила задумчивое лицо молодого мужчины. Указательный палец потянул спусковой крючок, когда рядом с фигурой врага, плечом к плечу поднялась узнаваемая фигура Карпенко. Дана вздрогнула, дернув стволом. Целилась в голову.
Выстрел.
Д-дах!
Приклад жестко толкнулся в плечо. Прильнула к оптике. Враг пошатнулся и… осел в траншею. Попала. А вот на лице Карпенко застыло выражение тревоги, потом и он исчез за насыпью…
Немцы отступили. Даже не так, остатки мангруппы бежали от появившихся советских танков, оставив после себя костры горевших машин и трупы солдат. Прибежавший на их позицию боец с фамилией Чернобров передал Разину весть, что нашелся Ветер и взводный зовет его побыстрее прибыть к ним.
Капитан, которому как раз перевязывали плечо, спросил:
— Чего такая спешка?
— Ветер умирает.
— Что-о?
В траншею разведчиков Виктор прибежал не сам, еще четверо его людей последовали за ним, и только Каретников мог знать, что были они Бусовыми боярами.
Разин склонился над умирающим. Позвал:
— Василь!
Каретников открыл глаза, и видно было, что взгляд его толком уже не фокусируется. Улыбнулся, считай, на знакомый голос, а губы едва шептали:
— Меня Михаилом зовут.
