— Извините.
— Да. Слушаю вас?
— А правду говорят, что товарищ Сталин уехал из Москвы?
Круто! Что тут сказать? Тем более сам ответ он знает наверняка. И ответ правильный, без каких-либо сомнений. Улыбнувшись ей, окинул взглядом людей, в одно мгновение скучковавшихся рядом с теткой. Как мог проникновеннее, но, не устраивая митинг, не повышая голос, именно ей объяснил:
— Не волнуйтесь. Иосиф Виссарионович в Москве. Я даю вам слово, он не собирается уезжать из столицы. Поверьте, Москву мы не сдадим и фашистов скоро отгоним. Добрый вам совет, возвращайтесь домой, нечего по чужим углам горе мыкать, а дома и стены помогают.
Кто-то из заднего ряда, где образовался затор в движении колонны, крикнул:
— А вот по слухам…
Михаил взглядом нашел задавшего вопрос. Дед. Х-ха! Такого одним словом на путь истинный не направишь. Знал такую породу людей. Но знал, как с ней бороться. Не нужно бодаться, в полемику вступать. Даже голос повышать не нужно, а говорить обязательно не с ним, а с теми, кто рядом.
— Провокационные слухи, чтобы вызвать панику. Видите, какую толпу слухи собрали. — Мотнул подбородком перед собой. — Как на демонстрации. Вот то-то и оно! Слухи… Если послушаетесь совета и домой вернетесь, только выиграете… И еще… Готовьтесь суровую зиму пережить. Очень холодно будет. Так холодно, что все армии Гитлера, как вши, вымерзнут, а мы их после лютой зимы на запад погоним. Клянусь!
— Спасибо вам, товарищ командир! — поблагодарила женщина.
С дочуркой и скарбом выбравшись на тротуар, она пошла в обратную сторону. Домой. Толпа колыхнулась. Шепотки перешли в говор, а там и в бурную полемику. Каретников осознал, что толкнул невидимый камень в пирамиде, выстроенной историей реальности. Еще одна победа, именно его маленькая победа местного значения. Колонна разваливалась на ходу. Кто-то шел в никуда, а кто-то, поворачивая оглобли, напрягая людское течение, возвращался восвояси, решив довериться сказанному. А по колонне уже гулял слух, товарищ Сталин на месте, и Москву врагу не отдадут.
Михаил тем не менее покачал головой, узнавая привычный ход истории. Власть, занятая собственным спасением, забыла о своем народе, а приказ об эвакуации спровоцировал панику. Что тут скажешь? Мудаки! Зато как в фильмах распинались? А в литературе? Каретников сплюнул. В нашей стране могут жить только те, кто в ней родился, так как в умах и менталитете народном, если не срачка, то обязательно пердячка. Если не коммунисты до абсурда все доведут, то демократы, вроде Навального, цветную революцию устроить захотят, территорию раздербанить желают и раздарить благодетелям. Да-а! А жить все равно нужно. Но один плюс все же есть. И он жирный. Чужой менталитет у наших людей не приживается, поэтому воспоминания про то, что Дальний Восток при правлении Путина, «аннексированный» китайцами, выкачивающими из страны ее ресурсы, в конечном итоге останется за Россией, а вырубленные и вывезенные леса вырастут вновь, вода в Байкале очистится. Хмыкнул. Так ведь после его вмешательства в ход истории этого всего может и не случиться. Мотнул головой. Не о том думает. Война! Раз выбросило в это время, воевать нужно, а не бередить душу пока еще не случившимися событиями будущего.
Голова кругом идет! Западный, Резервный и Брянский фронты, созданные для защиты Москвы, в результате окружения, разгрома и пленения их войск под Вязьмой и Брянском развалились, все пути-дороги на столицу открыты. В обороне появилась огромная брешь длиной по фронту около пятисот километров, это Михаил помнил точно, и закрыть ее было нечем. Войска, когда-то стоявшие на этой линии, уничтожены или пленены. Немецкие части уже к десятому октября вышли к можайской линии обороны, а к четырнадцатому, соединения 3-й танковой группы ворвались в Калинин. Отсюда и ажиотаж с эвакуацией, только непонятно, почему противник остановился? Как-то так получилось, что этим моментом из истории войны Каретников в свое время особо не озаботился. Теперь вот гадай? Н-да! Однако пора двигать. Передохнул, полегчало. Судя по состоянию организма, выписали его рановато. Прошел всего ничего, а одышка давала о себе знать.
Свернул в боковушку, дворами прошел на параллельную магистраль. Изредка проезжали машины, громыхая и дребезжа по булыжной мостовой.
Улица Горького была совершенно пуста, а в Столешниковом полно народу, и все чем-то в спешке торгуют с рук. По дороге заглянул в пустую парикмахерскую, побрился и постригся у седого мастера. Вот, теперь на человека похож.
— Сколько с меня?
— Пустое. За счет заведения. — Как-то отчужденно-заторможенно произнес дедок.
Отпад! Коммунизм, что ли? Или… Поблагодарил. Вышел. Кажется, где-то неподалеку нужный адрес.
Как говорится, спинным мозгом почувствовал липкий взгляд на своей скромной персоне. Так не может смотреть простой обыватель, значит, кого-то не на шутку заинтересовал именно он, родимый. Хотелось бы узнать, почему?..
* * *
Она действительно не знала, куда идти и что делать… С тех пор, как Дана попала в этот мир, вернее в другое время, она с головой окунулась в бремя войны. Несколько месяцев с колоннами беженцев и отступающей армии двигалась на восток. Несколько месяцев сплошного бегства от наступавших фашистских орд. Шла пешком, где-то ехала в теплушке, телегой. В зной или дождь, в жару или слякоть, днем и ночью, под звуки близкой артиллерийской канонады, под залпы авиационных пулеметов, не разделяющих гражданских от военных, с неба шматующих людскую плоть в лоскуты, и под разрывы бомб двигалась, имея перед собой цель. Через кровь и боль, окружавшую ее от самой точки перехода, она шла в Москву. А куда еще? Давно поняла, что в свое время ей хода нет.
Из рассказов стариков в семье отлично помнила много раз упоминаемый ими адрес в столице, где еще до войны, да и потом какое-то время, огнищане из Варны карабов и ведьманы, при правлении Милорада, деда их нынешнего князя, держали защитный круг, проще сказать, расположили штаб-квартиру службы безопасности и поддержки. Старики говорили, нелегко им тогда приходилось. Вертелись как угри на горячей сковородке, уж очень НКВД буйствовал, выпалывая из социалистического общества и правых и виноватых, уничтожая своих и чужих. Вот на этот адрес она и шла, словно мотылек, стремящийся к пламени свечи в ночное время. Куда ей стремиться еще? Кругом все чужое, так ведь и не привыкла к нынешней действительности. К родным огнищам своего народа не пробьешься, скорей под пятой захватчика окажешься, уж слишком быстро фронт откатывался от границ государства.
Только к концу октября в Москву попала. Среди девиц-воительниц Дана слишком юна и строптива была. Иной раз взбрыкнет, непокорность проявит, за что мать-воительница потом уроком наделит. А урок тот хоть и по силам ей, да только все соки на измор выжмет. Посмотрела бы на нее мать-воительница сейчас, может, здорово удивилась бы, не узнав в женщине прежнюю амазонку. Укатали Дану пути-дороги, да и ее личное горе почти совсем притупилось, душевная рана рубцевалась, кровоточить перестала. Вселенское горе русского народа поглотило боль. Вот она, Москва!
