Прикрыв дверь, снова обратил взор на усопшую тройку. С паршивой овцы хоть шерсти… С одного из покойников снял ремешок. Пригодится. Все, время уходит, авось получится.
Подкравшись к часовому сзади, примерился. Бросок. В темпе вальса левую руку просунул под левую руку немца, ладонь заученно легла тому на затылок. Правой рукой поверх его правого плеча хватанул отворот униформы слева от горла. Что есть силы нажал на затылок, отворот потянул на себя. Прижав тело, стопой ноги толкнул в подколенный сгиб, увлекая человека на землю. Ногами обхватил корпус, сцепив стопы у него на животе, отжав его туловище от себя, на некоторое время застыл в таком положении. Готов! А мастерство не пропьешь, чисто провел удушение, никто и не почесался, все заняты ерундой. Вот уже и винтовка имеется.
Подобравшись к телеге, ударом штыка упокоил спящего. Теперь к воротам!..
Прошмыгнул мимо обеих телег, на мгновение высунув голову над срезом доски, определился. Запряженная в крайнюю к воротам телегу лошадь всхрапнула, чувствуя чужака.
Ты еще поговори мне, волчья сыть! А то и тебя вслед за фашистом отправлю.
Подкравшись сзади на носках, Каретников зажал рукой рот автоматчику, снятым с винтовки штыком нанес удар под левую лопатку.
Смех и споры за столом под навесом импровизированной беседки вскоре тоже оборвались, в ход пошли штык, нож, взятый у автоматчика, и попавшая под руку валявшаяся во дворе увесистая железка. Метнул все это Каретников быстро и с короткого расстояния, промазать было грешно. Помнил, что где-то еще старая карга ошивается, мужик, вроде как прислуга при ней, и немец — начальник приехавших и теперь уже усопших немецко-фашистских товарищей. Скорее всего, все трое в избе.
Так и есть. Первым на самом пороге, не успев даже пикнуть, «улегся» прислужник. Ох и злой же на него был Михаил. Вошел под крышу, протопав по скрипучему полу, услыхал бабкин говор из комнаты. Выглянув в дверной проем, тут же принял решение действовать, лучшую возможность для нападения трудно себе представить. Немец спиной к нему сидел на табурете, бабка, распинаясь на ей интересную тему, колдовала у плиты. С подшага, сложив ладони лодочкой, обеими руками резко и сильно нанес по ушам фашиста удар. Таким ударом можно разорвать одну или обе барабанные перепонки или слегка контузить человека, что, впрочем, и случилось. Фуражка в сторону отлетела, немец, обмякнув, свалился на пол. Старуха пискнула, затем орать стала, увидав перед собой того, которого в расход списать успела.
— Кричи громче, Елизавета Карловна, — кивнул Михаил. — Может, до городского начальства докричишься.
Замолкла, сиплым голосом задала вопрос:
— Убьешь меня?
— Не-е. Руку и сердце предложу, замуж позову.
— Издеваешься?
— Еще и не начинал. Если мучиться не хочешь, проясни некоторые вопросы.
Согласилась:
— Спрашивай. Что знаю, скажу.
— Вот и молодец…
Прочь уходил от проклятого места. Перед тем как свернуть с тропы, оглянулся, бросил прощальный взгляд назад. Пламя «красного петуха» бушевало по всему подворью, поедая высушенные солнцем и ветром старые постройки, вздымало к небу густые, вязкие клубы черного дыма. Вот и нет больше лесной ловушки для доверчивых бедолаг. Кончилась. Поправив на себе подсумки, оружие, за плечами сумку со всем своим барахлом, надыбанной в кладовой гражданской одеждой, отметив при этом, что тело болит и ломит от недавних физических упражнений, пошел своей дорогой.
* * *
В пасмурный осенний день пробежал по улице олень! Но это в песне… На самом деле день был не пасмурный, а даже совсем наоборот. На дворе не осень, настоящая середина весны оказала свое влияние на едва появившуюся листву на деревьях. Упомянутый же олень… Н-да! Короче, во второй половине дня на одной из улочек центра города появился молодой человек, по виду схожий с представителями сел, в большом количестве разбросанных по лесным районам области. Внешний вид имел совсем непрезентабельный. Из заношенного вусмерть пиджака вырос давно, к тому же и брючки ему были явно коротковаты. По всему видно, каких-либо особых переживаний на его простоватом лице не отмечалось. Шел да с любопытством крутил головой, глазея на городские достопримечательности, коих в медвежьих углах днем с огнем не сыщешь. Провинциал, попавший в «большой город», по-иному о нем не скажешь.
Приметив церковное подворье с открытой кованой калиткой при нем, зашел внутрь. Миновал пятерых убогих и нищенствующих побирушек, завидевших посетителя, словно по команде, подавших голос по поводу «Христа ради» и начавших креститься, вытянувших перед собой ладони для принятия подаяния. Смущенно улыбаясь им, произнес:
— Бог поможет, Бог поможет! А у меня с собой и корочки хлеба нет!
В спину услышал хриплый голос одного из калек:
— Чего ж тады приперся в святое место, коль свечку купить не на что!
Почувствовал, знакомым ветром повеяло. Это что? Нищенствующая мафия и в этом времени корни пустила? Остановившись у массивной церковной двери, заторможенно неторопливо перекрестился на икону Ильи Пророка, закрепленную в стрельчатом киоте. После поклона поднялся по ступеням и вошел внутрь, пропустив выходивших троих прихожан, опасливо окинувших пространство за забором церковного придела.
Атмосфера тишины и покоя навалилась сразу с порога. Запах ладана и мерцающие фонарики плавившихся свечей перед иконами в коробах с песком. Людей мало, да и те не очень-то интересуются вошедшим парнем. Для них он вроде той тени, которая неотступно присутствует рядом, но ни жары, ни холода от нее.
Опознались, обменявшись паролем. Отец Илья тот еще фрукт оказался, если б не служение Богу, вполне мог и оперативником работать. Помимо того, что исповедь принимал и на это табу для посторонних ушей наложено, так и без того знал много интересного, фильтруя слухи и проверяя их, вдруг пригодится. Первый раз за долгое время отоспался.
Батюшка рассказал о том, что партизанский отряд полностью уничтожен, о группе советских диверсантов он ничего не знает, и вообще после того как наши ушли, про него будто все забыли. Через прихожан батюшка выяснил общую обстановку. Кордоны не сняты, егеря по-прежнему бороздят леса, уже отловили в прошлый раз незамеченных красноармейцев, уклоняющихся от войны. По слухам, в окрестных лесах появилась ягдкоманда, состоящая из русских, а еще «дикий» партизанский отряд. О партизанском отряде Искра краем уха слышал, но ни хорошего, ни плохого сказать о нем не может.
— Что за дикий отряд такой? — переспросил Каретников.
— А и не разобрать сразу. — Поп призадумался, видимо решая, как бы покорректнее ответить на вопрос. — Тут до недавнего времени что-то вроде анархии по району кочевало. По словам прихожан, все эти вооруженные формирования хоть и против немцев воюют, а меж собой все едино не в ладу.
— Отчего так?
— Гм! Продукты питания… Вроде бы кормовую базу поделили, определили и объемы единиц тех или иных наименований продуктов питания с каждого подворья, села, деревни. Даже графики составили, по которым крестьяне должны снабжать ими бойцов этих партизанских отрядов. Дак, а партизаны разных отрядов часто совершают наезды на чужие деревни с целью грабежей. При этом могут выдавать себя и за полицаев, а те в свою очередь, в этих же целях, — за партизан. Даже до стрельбы и крови доходит. Вот!
