— Тимоха…
— А!
— Ты первым спишь. Укладывайся. Через два часа разбужу и сам часок кемарну.
— Может, я? — расхорохорился.
— Делай, как сказано.
Несмотря на холод и голод, сырую одежду, Калюжный уснул быстро. Усталость свое взяла. Михаил, умостившись, караулил сон подчиненного. Натура человеческая во всей красе проявлялась, от далеких предков атавизм не исчез. Вокруг лес, ночь и тишина, начинаешь периодически замирать и прислушиваться. Лоскуты тумана на болотной поверхности добавляли мистичности, которую отгонял из воображения посапывающий под боком напарник. Ни о чем серьезном Каретников не думал. Может, именно это сыграло с ним шутку… В короткий момент навалилась истома, появилась сонливость. Помотав головой, даже не удивился, когда в почти полной темноте краем глаза вроде бы увидел в лесу темный силуэт, перемещавшийся плавно от дерева к дереву. Зевнул, пытаясь перебороть ситуацию, в мозг запустил вдруг пришедшую на ум мысль.
«Сейчас бы грамм сто допинга Абалакова дерябнуть. И готовится просто, а эффект… Х-х-ха-а-а-ха!.. — от зевка чуть челюсть наизнанку не вывернул. — Двести граммов коньяку вскипятить, натереть в варево четыре шоколадки, пару лимонов выжать и все…»
Все! На этой мысли вырубился.
— Спишь?
Открыл глаза, повел ими, будто слепец, сфокусировал взгляд. О! Дед! Спросил:
— Ты, что ли, старинушка?
— А кого ждал? Я!
— Ты же… Снишься?
— Меньше текста, внучек. Ежели не поторопишься, пропадут твои разведчики.
В тему врубился сразу, почувствовал, дед что-то знает.
— Делать что? Гать по карте километров на семь тянется. Пусть мы четыре уже прошли, так ведь осталось три. Плюс ночь. Плюс возможные засады, а еще наших разыскивать придется. Они ведь не на автобусной остановке торчат, голосуют, чтоб проезжающий транспорт остановился…
— Дак по гати и двинем…
Маразм старческий, судя по всему, он и за «кромкой» процветает.
— …только для начала в твоем состоянии кое-что подправим.
Угу! Подправим! Знаем…
Устал, потому не успел среагировать. Открытой ладонью получил от деда в лоб, пятой точкой плюхнувшись на прежнее место. Старый, все такой же, каким всегда помнил его, в смутном мареве лунной ночи, уселся по-турецки перед ним.
Снова тычок в лоб, и снова не среагировал.
— Расслабься, Мишаня! Дай своему разуму завянуть. Учил ведь, можешь. Тихо-тихо! В глаза смотри. Молчи! Твоя голова — пустой кувшин. Ум окончательно затихает. Весь мир замер. Нет ничего ни внутри, ни снаружи нас…
Когда рука деда опустилась на его плечо, Каретников уже даже не почувствовал.
— Ты не ловишь слухом звуки в лесу, не видишь перед собой меня, не слышишь биение своего сердца, не чувствуешь дыхания…
Сознание уплыло. Произносимые слова воспринимались как через слой ваты и точно не ушами, а совсем неведомым Каретникову органом чувств.
— Пустота…
Вокруг него пространство без формы и содержания. Его суть растворяется в этом, колышится, плавает в пустоте. Голос, прорвавшийся из ниоткуда, донес призыв:
— Перешагни пустоту!
Через силу, с огромной неохотой, делает над своей сутью усилие, при этом снова ощутив, что он есть, и… он только что заглянул в бездну там внизу. Показалось, что действительно шагнул вперед. Перешагнул бездонный каньон, оставив позади себя безучастность и небытие.
— Дыши!
Голос деда вернул часть заглохшего было сознания.
— Смотри!
Внутри черепа, кажется, рубильник включили. Увидел пестроту красок мира вокруг себя, образы, события, мелькавшие чередой…
— Остановись! В свой мир возвращаешься и больше не выходишь за его пределы. Тебе решать свои проблемы.
Точно! Прав старый. Уж очень отвлекся, но как там!..
— Перед собой облако видишь?
— Да.
— Представь, как из него ты лепишь человека.
— Как?
— Как Боженька свое подобие лепил, так и ты старайся, только делаешь все это мысленно.
Напрягся. В мыслях раскатывал невесомое тесто, казавшееся тяжелей цемента. Комкал, мял, вытягивал из сложившейся субстанции конечности, «кочан» головы… Все. Умаялся!
— Получается. Не отвлекайся. Раскрась его одеждой, а лицо — своими чертами. Мысленно! Тупица.
У-у-у! Это как? Представил отображение своего лица в зеркале, «вырвал» его из зазеркалья и то, что извлек, бросил на «манекен».
— Твой двойник готов. Переходи в него.
— Зачем?
— Узнаешь. Верь мне.
— Как переходить?
— Своим сознанием, глупак. Неуч! Показывал ведь.
Точно! Было дело еще в прежней жизни. Но по младости лет воспринимал тогда как игру.
Усилие воли. Почувствовал, как что-то удерживает сознание, не дает проникнуть в созданную оболочку. Рванулся. Словно через щель протиснулся, и… тут же ощутил новизну бытия. Скованность. Словно неразношенную одежду напялил, к тому же на пару размеров меньше. Зато вернувшееся в прежнее состояние зрение преподнесло удивительную картину. Перед ним, прислонившись спиной к дереву, сидел он сам. Напротив увидал ухмыляющегося деда.
— Насмотрелся? Тогда спускайся на землю. Нам торопиться нужно.
Действительно, его новое тело подвисло в воздухе.
Г-гыть! Подошвы встали на грунт, но как-то не так. Упруго и мягко. Спросил:
— Дед, зачем сложности такие?
— Так ведь оно того стоит. Хватайся за руку. — Протянул к Каретникову свою конечность. — Идем.
Кажется, шаг сделали, а… совсем в другом месте оказались.
— Смотри! — старик указал направление пальцем.
Отчетливо, словно днем видел. Вон в том месте «тройка» егерей оседлала тропу. Козырев с Мамедовым могли бы рассмотреть ее только, когда их повяжут или в упор стрелять начнут. А потому, что огневые точки подобраны грамотно и заметить их сложно. Х-ха! Сейчас для засадников самый главный враг не русские диверсанты, не партизаны, которых они по всему району, как клопов, повывели. Нет! Это полчища комаров. Классно видно, что они над «лохматым» камуфляжем эскадрильями вьются. Только не садятся, заразы. Догадался. Гвоздичным маслом помазались. Лучшего средства против кровососущих в Отечественную нет…
— Смотри!
На другой тропе барражировала полная команда «охотников». Эти без маскхалатов шарятся. Стоп! Их гораздо больше одной спецгруппы. Значит, начальство пошло на объединение двух отрядов. Хоть и толпа, но двигаются почти бесшумно.
— Смотри! Вон! И вон, и вон!
