Том, недослушав, оборвал разговор. Опять появилось неприятное ощущение, которое он старался подавить десять лет: Ребекке нет дела до ее приемной дочери. До его дочери.
А Ксюше как раз нужны люди, которым есть до нее дело. Она не чувствует себя своей в этом мире. Она не будет «учиться отвечать за свои поступки». Озлобится и уйдет в себя.
Том посмотрел Кнуту в глаза.
Встреча в отеле «Дипломат» – очень важно. Но Ксения – его дочь.
Кнут, естественно, понял, что Ребекка помогать не собирается.
– Поезжай в школу, – сказал он. – Я справлюсь.
– Мы несколько месяцев ждали этой встречи. Она может быть решающей…
– Поезжай! – неожиданно резко сказал Кнут.
– Ты уверен?
– На двести процентов.
Женщина, сидящая напротив, – ректор школы, где учится Ксения. Директриса. Светлые волосы, собранные в узел на затылке. Лет пятьдесят, наверное. Одета дорого, строго… нет, нельзя сказать, чтобы строго. Строго, но с богемной ноткой. На шее – кожаное ожерелье с жемчугом – судя по неправильной форме, подлинным. На безымянном пальце – кольцо с крупным бриллиантом. Том побился бы об заклад, что она занимается йогой и пьет всякие странные смеси соков. Но как выиграть такое пари? Не спрашивать же, что за экзотические смеси она пьет по утрам.
– Я попросила Ксению подождать за дверью.
– Что произошло?
Директриса положила руки на письменный стол и некоторое время молча их разглядывала. Наверное, хотела таким образом подчеркнуть серьезность положения. Или обратить внимание на безупречный маникюр.
– Я вам уже сказала. Воровство в магазине.
Том уже привык, что в школе у Ксении не все в порядке. Она нестандартная девочка, ей трудно вписаться в школьную жизнь. Учителя нервничали – это был далеко не первый вызов в школу. Чаще всего говорили, что Ксения не принимает участие в жизни класса, что у нее нет подруг, что она сторонится других детей. В Москве было то же самое. Целую четверть не ходила на физкультуру, и заставить ее было невозможно. Аргумент один: учитель – идиот, он все равно поставит ей двойку в четверти.
А теперь еще и это.
– Да… понимаю, – пробормотал он.
– У нас вообще в последнее время много проблем с мелким воровством. Ученики идут группой в ICA или в этот, вы знаете, кондитерский магазин на Карлавеген и тащат с полок что понравится. У нас есть договоренность с владельцами, что они не будут заявлять в полицию, но при одном условии: если кто-то до этого не попадался. При повторном инциденте…
Она не закончила фразу. Что тут заканчивать – и так понятно.
– Такой инцидент не повторится.
Директриса снисходительно улыбнулась и потрогала жемчужину на кожаном ожерелье.
– Не повторится, – еще раз сказал Том, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – А остальные?
– Какие остальные?
– Вы же сказали, они идут группой.
Директриса посмотрела на него и отвела взгляд. Ему показалось, что она чего-то недоговаривает.
– Остальных не было. Ксения была одна. Я думаю, самое время ее пригласить.
Том кивнул.
Директриса подошла к двери, предварительно накинув на плечи кашемировую шаль, распахнула дверь и выглянула в коридор.
Ксения не поднимала головы – упорно смотрела в пол. Щеки ярко-красные, каштановая челка почти закрывает глаза. Она села рядом с ним, и он сразу почувствовал знакомый запах ментоловой жвачки. И, к его удивлению, табачного дыма. Или показалось? Насколько ему известно, Ксюша никогда не курила. Морщилась, когда курили при ней. И много раз говорила, что не понимает, что за радость в алкоголе.
Или он просто один из тех идиотов, которые настолько заняты собой, что не замечают, что происходит с их детьми?
Он разозлился. Не столько потому, что она что-то там сперла в магазине. Ему казалось, что его связывает с дочерью некая особая близость, а она, оказывается, даже и не думала впускать его в свою жизнь.
– Надеюсь, у тебя есть хорошее объяснение, – сказал он и не узнал свой голос. Хотел, чтобы получилось твердо и внушительно, а прозвучало как…
Она наградила его ледяным взглядом из-под челки и не сказала ни слова.
Директриса наклонилась к Ксении.
– У тебя будет время поговорить с папой, – произнесла она. – Но я настаивала, чтобы он присутствовал при этом разговоре, потому что хочу рассказать, чего ждать в дальнейшем. Ксения, в нашей школе к такого рода проступкам относятся очень серьезно. Запомни, если это повторится, нам придется написать заявление в полицию. Это правило без исключений. Ты понимаешь, что я говорю?
– Да, – буркнула Ксения, не поднимая глаз. – Понимаю.
– Вот и хорошо. И надеюсь, что мы больше не увидимся при таких обстоятельствах.
Директриса повернулась к Тому.
– Спасибо, что пришли.
Нормальные, дружелюбные слова, но прозвучали фальшиво, настолько самодовольна и снисходительна была ее физиономия.
Том и Ксения пересекли школьный двор в полном молчании. Пока они сидели в кабинете у директрисы, снег покрыл землю дециметровым слоем и теперь то и дело попадал в элегантные, надетые к важной встрече ботинки. Уже начинало темнеть, а снег и не думал кончаться.
– Как ты могла совершить такую глупость?
Она промолчала.
– Ты же попадешь в регистр преступников! Ты этого хочешь?
Молчание.
– Ксюша, у тебя впереди вся жизнь, и ты выкидываешь такие идиотские номера. Зачем? Почему? Ты можешь хоть как-то объяснить?
Ксения резко остановилась и посмотрела на него пронзительным взглядом. По щекам ее текли слезы.
– Я вас ненавижу! Тебя, Ребекку, всех! Но больше всего я ненавижу эту проклятую страну. Я хочу домой, в Россию!
Повернулась и побежала. Не прошло и десяти секунд, как ее наклоненная вперед фигурка в рваных джинсах и сапогах «Др. Мартенс» скрылась в равнодушной пелене падающего снега.
Сонни
Ринкебю, пригород Стокгольма, январь 2014
Сонни поежился – ветер дул порывами, проникая под куртку. До парковки триста метров, не больше, а он уже замерз. Он только что навестил оперативников – те втиснулись в закрытый микроавтобус в двух кварталах отсюда и уже несколько часов не снимали наушники.
Визит нельзя назвать удачным – его приняли с холодком, и он знал, почему. Сонни никак не удавалось скрыть абсолютное отсутствие интереса к потенциальному изготовителю бомб, которого они пасли.
Вздохнул и сунул руки поглубже в карманы. Острые снежинки неприятно кололи лицо, приходилось все время щуриться.
Эти джихадисты… надо честно признаться – не его епархия. Всю свою профессиональную жизнь он охотился за шпионами. Сегодняшняя система контршпионажа создана в семидесятые – восьмидесятые годы не без его участия. Он неплохо говорил по-русски, знал всех сотрудников КГБ при русском посольстве, знал, что они едят на завтрак, с кем спят и что едят на завтрак те, с кем они спят.
