Так что пока телега на месте.
– Мы давно пытаемся их продать. Это всем известно.
– Чтобы кто-то другой отравлял атмосферу углекислым газом и тяжелыми металлами?
Том удивился – она, оказывается, кое-что разузнала. И во взгляде дочери прочитал плохо скрытое торжество: наконец-то она нашла достойное поле для битвы. А битва ей необходима. Подростковый кризис.
– Не все так просто, девочка, – медленно сказал Том. – Выбросы углекислого газа квотируются Европейским союзом. Даже если мы просто-напросто закроем эти станции, бурый уголь все равно будут добывать и сжигать. И еще неизвестно, как там у них, других, с экологической сознательностью. Скорее всего, хуже, чем у нас.
– А ядерная станция? С ее двумястами тонн радиоактивных отходов ежегодно? – Она сделала художественную паузу и посмотрела на него сияющими от энтузиазма глазами. – А эти отходы опасны в течение ближайших не пяти лет, не десяти, а сотен тысяч. Пойми, сотни тысяч лет! Это же полное сумасшествие. Вредное и опасное сумасшествие. Неужели тебя устраивает работа на таком предприятии? Ты же прекрасно знаешь, что вы вытворяете с окружающей средой! Ты соучастник преступления! Ты хочешь, чтобы я и мои дети заработали типа рак? Или рождались с уродствами? Или с СДВГ?
Том молча встал, подошел к щитку и щелкнул рычажком. Квартира погрузилась во мрак. Погасли красные цифры на дисплее электроплиты, дернулся в предсмертной судороге и затих холодильник.
– Что ты делаешь? – выкрикнула Ксения в темноте.
– Я? Ничего особенного. Отключил атомную станцию.
Он поднял рычажок. Холодильник довольно заурчал.
– Поняла? Это твои приятели по «Гринпису» научили тебя всему этому?
Он вовсе не хотел ее унизить, тем более что понимал: во многом она права. Но он просто растерялся, не мог найти подходящих аргументов. Единственное, что пришло в голову, – ерническая выходка с предохранителем. Самое главное, что похожие мысли и ему приходили в голову, но, помимо идеала, существует еще и реальность.
Человечеству нужна энергия. А ему нужна его зарплата.
– Это уже чересчур! – Ксения глянула на него с ненавистью, вскочила так, что стул отлетел к стене, и выбежала из кухни.
– Подними стул! – крикнул он вдогонку и услышал, как хлопнула входная дверь.
Том вздохнул и поставил стул на место.
Куда подевалась его любимая малышка, которая обожала играть с ним в «Алфавит», просила заплести косу, которая спрашивала его совет по любой мелочи и настаивала, чтобы именно он ходил на родительские собрания? И просила рассказывать о его работе?
Он потерял ее. Как бы не навсегда.
В «Таверне Брилло» полно народа – Том даже не ожидал. Протиснулся через толпу хипстеров – прикид, на его вкус, довольно вызывающий. Когда у них есть время работать, если они весь день проводят в бутиках? Вспомнил бывшего парня Гелас – тот выглядел, будто его вырезали из модного журнала. Интересно, как он сам смотрится? Чиновник средних лет. Так оно и есть. Сразу почувствовал, что джинсы сидят слишком высоко на талии, и незаметным движением слегка их опустил на всякий случай.
Гелас стояла у узкого прилавка в остекленном дворике, где тоже было не пробиться. Он положил руку ей на плечо. Она резко обернулась, тут же расцвела белозубой улыбкой и крепко его обняла.
– Привет! Мне удалось протолкаться до бара, скажи спасибо, – она протянула ему стакан подогретого красного вина. – От простуды.
Том сделал два больших глотка в самом деле приятно согревающего напитка и облокотился на стойку.
– Как дела? – спросила Гелас и почему-то нахмурилась.
Простой вопрос, на который нет такого же простого ответа. Впрочем, почему нет?
– Дела так себе. Ребекка ушла. Ксения, дочка, взбунтовалась. Такой, знаешь, подростковый бунт, который я никак не могу понять. А раз не могу понять, не могу правильно реагировать.
Она кивнула и положила ладонь ему на предплечье.
– Хочешь обсудить?
– Нет… лучше не надо.
Она тихо засмеялась и крепче сжала его руку.
– Предлагаю вот что: сегодня вечером мы плюем на действительность с высокой горы.
Действительность? Его вдруг электрическим разрядом ударила мысль: с сегодняшнего дня это и есть моя действительность. Один в квартире с тарелкой плавающих в кетчупе дешевых макарон… А Ксения считает его экологическим преступником.
Гелас будто и не заметила, как Том внезапно скис.
– Да, еще немного про действительность: я звонила Авроре час назад.
Ему вовсе не хотелось обсуждать здоровье Кнута, но он был слишком подавлен, чтобы протестовать.
– Его перевели в интенсивку. Врачи подозревают отравление. Дети приходили навестить. Аврора пыталась их отговорить, но они и слушать не хотели…
Глаза ее наполнились слезами. Том спросил себя, испытывает ли он такое же искреннее сочувствие.
– Отравление? – вяло спросил он. – Я думал, какая-то инфекция.
Гелас помолчала. Отхлебнула вина.
– Одно мне интересно, – произнесла она внезапно охрипшим голосом. – Кому это выгодно?
– Что – это?
– Не притворяйся, Том. Ты наверняка задавал себе тот же вопрос. И он особенно важен сейчас, когда Кнута совершенно очевидно отравили.
Конечно, он задавал себе этот вопрос. Но сейчас, в связи с возможным назначением его исполняющим обязанности отравленного Кнута, ему очень не хотелось об этом говорить. Он как бы заинтересованное лицо. Хотя на самом деле не особенно заинтересованное. Лицо, заинтересованное в обратном: чтобы это назначение не состоялось. Ладно…
– Кому выгодно? Догадайся с трех раз, – тихо сказал он.
– Русские?
– Без Кнута, без его напора требование отстегнуть газ для Швеции в обмен на эксплуатацию нашего шельфа уйдет в песок…
– То есть никакой шведской ветки не будет, – продолжила она его мысль. – Конечно, вся эта идея со шведской веткой для русских как кость в горле. Их главная мысль – поставлять миллионы кубов в Германию. Сделать ее зависимой.
– Ты довела мою мысль до конца.
– И что это значит? Значит, Кнута мог отравить кто-то, кто работает на русских? Они просто-напросто хотят избежать политически двусмысленного и экономически невыгодного проекта? Я имею в виду ответвление от трубы?
– А вот этого я не говорил.
Говорить-то он и в самом деле не говорил, но думал. Обмозговал и решил: слишком далеко идущая теория, что-то из области теории заговоров. Вроде утверждения, что Кеннеди ликвидировало ЦРУ.
Гелас словно прочитала его мысли и неожиданно сформулировала теми же словами:
– Говорить не говорил, но думал, признайся… Кто еще? Том… – она посмотрела на него своими лучистыми черешневыми глазами. – Если мы с тобой будем вилять друг перед другом, кто тогда вообще сможет трезво оценить эту чертовщину?
