На этой стадии следствия очень легко поддаться стрессу и перегнуть палку. Так случалось нередко. Например, в случае с полковником Бертилем Стрёбергом вмешались слишком рано. С другой стороны, бывает и наоборот. Например, неоправданно затянули следствие по делу шпиона Стига Берлинга.
Любое следствие напоминает интервальный тренинг.
Охота за отравителем Смирновым – бешеный спурт. Но чтобы понять роль «Фёрст финанс» и его хозяина Леннарта Бугшё, требуется терпеливая и неторопливая работа, медленное движение вперед – постепенно, по штрихам и мазкам, воссоздать личность, найти мотивы и связать воедино разрозненные ниточки к событиям, случившимся десятилетия назад. Требует терпения, выносливости и ювелирной точности.
На столе лежали бумаги – все, что Сонни удалось узнать про Леннарта Бугшё и его предприятие. Характеристики с мест, где он работал, официальные рапорты, написанные им за время работы в Министерстве финансов и в Европейской комиссии, анализы, доклады, представления, экспертные заключения – целый ворох.
В «Карнеги» удалось получить список всех операций «Фёрст финанс» – инвестиционные цепочки, покупка и продажа акций и опционов…
Часы и часы терпеливого чтения с маркером в руке. Поначалу в голове царил хаос, непроницаемый, как предрассветные туманы над Невой, но после консультаций с коллегами из отдела экономических преступлений картина начала постепенно проясняться.
Теперь Сонни был совершенно уверен: люди в «Фёрст финанс» имели доступ к инсайдерской информации.
Пока неясно, к какой именно.
Но не от «Свекрафта».
Скорее от русских. Но тогда эту информацию нельзя назвать инсайдерской. Скорее, так: участие в заговоре по планированию убийства должностного лица с целью получения материальной выгоды — Сонни машинально сформулировал состав преступления в духе юридических параграфов и скептически усмехнулся.
Чем больше элементов появлялось в пазле жизни Леннарта Бугшё, тем больше Сонни находил связей с соседней страной на востоке. Знакомый зудящий холодок в груди: приближается решающая догадка.
Может ли все оказаться случайностью? Вряд ли.
Провел языком по нёбу – ощущение наждачной бумаги.
Сонни встал из-за стола, несколько раз с усилием расправил плечи и подошел к картонной коробке с тарелками. Почему бы не написать рапорт? Пусть разрешат поработать и после ухода на пенсию. Тогда есть смысл распаковать тарелки и развесить по стенам в кабинете. Он выпростал картонные клапаны один из-под другого и достал верхнюю тарелку. Куплена в Любляне, в Словении. Перевернул. На обороте прилеплена розовая бумажка: июль 1998 года.
И что могло сделать тебя предателем, Леннарт?
Сонни покрутил тарелку в руках, как баранку автомобиля.
Значит, так. Вырос в Блекеберге с матерью-одиночкой, мать – педагог в дошкольной группе детсада. Брат пошел по плохой дорожке, а ты… минуточку… вот: курс «Справедливая экономика», студенческий займ и случайные заработки в «АфроАрт»
[23]. Состоял в каком-то левом движении… рубрика: «безвредный перебежчик». Безвредный в том смысле, что вряд ли когда-либо попадет в коридоры власти. Дальше… поступил в Высшую школу экономики и торговли… тоже понятно: бройлерная ферма людей большого бизнеса. Состоял в «Обществе налогоплательщиков». Что это значит? Трудно найти организацию, более далекую от марксистко-ленинских завихрений, чем это общество.
Так что, Леннарт, не думаю, что ты человек идеологии. Вряд ли. Тем более марксистской, хоть и жил в России.
Выписка из архива Министерства финансов: в начале восьмидесятых больше года работал в Москве.
Сонни перестал крутить тарелку и медленно провел пальцем по канту.
Неужели ты пришел в такой восторг от увиденного, что решился на измену? Или что-то произошло? Непонятно… ты не соприкасался ни с военными, ни с промышленными тайнами. У тебя не было и не могло быть контактов с серьезными фигурами, слишком молод ты был тогда.
Судя по всему, ты не тайный гомосексуалист; а если бы даже был, и что? Сейчас этим никто никого не шантажирует. И был тогда не женат, так что вряд ли это так называемая медовая липучка.
Сонни проследил, чтобы не сбилась прокладка, и осторожно положил тарелку на место в ящик.
Хорошее образование. Одна из возможных догадок – жажда реванша, мести. Вырос в сравнительно бедной среде, в старой съемной квартире, где владелец считал, что посудомоечная машина – ненужный люкс.
Что случилось в Москве, Леннарт?
Подошел к окну, посмотрел на футуристическое здание почтового ведомства и зажмурился, по-наполеоновски сложив руки на груди.
А что у тебя в личной жизни?
Вернулся из Москвы, там женился на русской. Она получила вид на жительство, и со временем – гражданство. Дочь Лена, химик. После двух лет работы в Брюсселе развелся с женой Валентиной. Почему?
Интересно, как она выглядит, эта Валентина.
Поискал в социальных сетях – «Валентина Бугшё». Ни одной фотографии.
Тупик в тупике.
Надо посмотреть свои собственные старые файлы. Может, найдется какая-то ниточка к Валентине или Леннарту Бугшё.
Через пару часов он откинулся в кресле. Просмотрел все, что касалось русских шпионов. За тридцать пять, между прочим, лет.
И не нашел ничего, что привлекло бы внимание.
Хорошо. Просмотрел старые архивы СЭПО – вдруг найдется что-то, чего нет в его собственных материалах.
Никакой связи с Леннартом и его близкими.
Он уже решил сдаться, но тут его осенила еще одна мысль.
Во всей Швеции был только один человек, который знал о русских шпионах не меньше, а может, и больше, чем Сонни. Шпионах, перебежчиках, информаторах.
Ушедший на пенсию шеф контршпионажа Франц Улофссон.
Почему бы не попытаться?
Он остановил машину на Сандхамнгатан. Солнце уже зашло. Люди осторожно двигались по утрамбованному снегу, то и дело оскальзываясь и нелепо взмахивая руками. Начинало темнеть, дома постепенно закутывала холодная серо-голубая дымка. Не сильный, но зябкий ветер заставил его поплотнее запахнуться.
– Смотри-ка, кто пришел! Ты не меняешься… Ну прямо первый парень на деревне! Приехал из Малунга
[24] покорять столицу.
Йемтландский диалект Франца так и сохранился, хотя он всю жизнь проработал в Стокгольме, и не просто проработал – был одним из главных руководителей службы контршпионажа.
Сонни нагнул голову, посмотрел на свою яркую фланелевую рубашку, кожаное пальто и невольно улыбнулся – в самом деле похоже. На площади где-нибудь в Бурленге или Фалуне никто бы и не обратил внимания, но здесь, в чопорных кварталах Стокгольма, трудно и придумать более неуместный наряд.
