Закончили мы в 22 часа. За всё это время с немецкой стороны не раздалось ни одного выстрела. Похоже, немцы начали понимать, что они в глубокой… печали. А в 22.15 за мной прислали от командира полка. Корду я оставил подчищать последние остатки канцелярской работы, а сам отправился наверх. Я, собственно, не сомневался, что меня арестуют. Просто так и не придумал, как поступить: говорить как есть или отмалчиваться?
Подполковник и старший лейтенант ждали меня у дороги. Правильно, подальше от моих бойцов. Чуть поодаль стоял «ЗИС» и двое бойцов возле него. Я подошёл, отдал честь. Они ответили. В темноте я не видел выражения их лиц.
– Товарищ лейтенант. В списках выпускников Киевского пехотного училища нет лейтенанта Дубинина. Как нет его и в списках офицеров, направленных в 176-ю стрелковую дивизию. Вы можете это объяснить?
– Никак нет.
– Товарищ лейтенант. Вы задержаны для выяснения обстоятельств. Прошу сдать документы и оружие.
Я молча передал смершевцу документы и пистолет. Свой МП-38 и фрицевский штык я благоразумно оставил в командном отсеке. Обыскивать меня не стали, старлей жестом указал на грузовик, и я пошёл. Он пожал руку командиру и направился следом. Бойцы помогли мне забраться в кузов, залезли следом. Контрразведчик сел в кабину, и мы поехали.
Вообще, то, что меня не обыскали, не связали и не отобрали ремень, – хороший признак. Значит, они не понимают, что происходит. То ли я герой и мне нужно ставить памятник, то ли очень глубоко зашифрованный враг, который срывает крупную наступательную операцию, лишь бы надёжно легализоваться. Вот и растерялись. Даже бойцы сопровождения сидят расслабленно. Кажется, даже дремлют.
Я тоже попытался заснуть, но не получилось. Начал присматриваться к окружающей обстановке. И заметил очень интересную штуку. «Спящие» охранники постоянно держали меня под контролем. Каждое движение, каждое изменение положения тела. Ф-у-х! Прям камень с души упал. Я тут грешным делом начал думать, что на нашем фронте даже Смерш уснул, не только предыдущий командующий. И я… уснул с чистой совестью.
Спать долго не пришлось, езды оказалось часа три. А дальше в поле нас ждал самолёт. Небольшая машина на трёх человек. Солдаты охраны убыли обратно в полк, а мы со старлеем удобно устроились на заднем сиденье. Лимузин лимузином, даже окошки шторками закрыты. Самолёт затарахтел движком, прямо как мотороллер, честное слово. Неужели он ещё и летает? Взлетел. Мягко так, ни дать ни взять такси, только воздушное. С запозданием вспомнил, что эти машины так и строились, как «воздушные автомобили». Называются «Я-6».
Летели мы долго, часа три. Причём у меня странное чувство, что машина пару раз меняла курс. Кажется, меня стараются запутать. Прикольно, но утомительно. Не собственно полёт, мне приходилось и сутки в самолёте просидеть, а постоянный и неизбывный вопрос: что делать? Ответа я, к сожалению, так и не придумал, а мы уже заходили на посадку.
Из самолёта мы перешли в автомобиль. И снова с задёрнутыми шторками. Это уже просто смешно. Через час машина остановилась. Перед нами опять была река. Но явно не Днестр, скорее Южный Буг. Именно здесь располагался командный пункт Южного фронта. Я об этом сооружении только слышал. Практически это многоэтажный дом, вырубленный в скале. Строили его в 37—38-м годах, потом забросили, потом в конце 40-го провели реконструкцию. Насколько я помню, исправили вентиляцию и довели до ума систему связи.
Ну, и стоило меня столько времени возить кругами? Сюда можно было за три-четыре часа на том же грузовике доехать. Вместо этого колесили по полям и весям, ждали попытки побега. Потом летали кругами. Потеряли верных четыре часа. Хотя… Это я их потерял, они-то наверняка делом занимались. Вряд ли генерал Горбатов сидел и с трепетом ждал странного лейтенанта.
Пока шли, я понял, почему объект в конце концов законсервировали. Всё тут хорошо, но, несмотря на интенсивно работающую вентиляцию, в воздухе ощущается влажность. Что неприятно при долгом пребывании. Это я так, пытаюсь успокоиться. Что говорить, я так и не решил. Признаваться, что попал сюда из будущего? И? Или психушка, или научно-исследовательский центр. В любом случае запрут.
Или просто не поверят и будут колоть. В военное время допускаются такие методы, что – ой. И это, с моей точки зрения, оправданно. Проявлять гуманизм за счёт ребят, которые гибнут там, а в поле? Нет уж! И не надо мне говорить о военных преступлениях. Сжигать деревни со всеми жителями – преступление. Держать людей в ямах, как скот, без воды и пищи – преступление. А любым способом получить информацию от «языка» – это необходимость. Чтобы свои мальчишки вернулись домой, к матерям и невестам.
Почему-то в голове промелькнула та статья, которая мне приснилась накануне провала в прошлое. Там тоже было что-то о голоде. И о таких, как я, лейтенантах, у которых жизни на один бой. Да! Если не считать, что танков не было, всё получилось, как там. Бой, в котором или ты, или тебя, но ни шагу назад. Правда, тот парень потерял намного меньше людей, чем я.
Мы вошли в большую комнату, и я увидел человека, чьё лицо до того встречал в учебниках и энциклопедиях. Генерал Горбатов. Человек, о котором Сталин на переговорах, кажется, с французами, сказал: Горбатова только могила исправит! Такой вот тяжеловатый намёк на то, что ничего не изменишь. Только сейчас он выглядит моложе. И орденов поменьше.
– Товарищ командующий, лейтенант Дубинин по вашему приказанию доставлен.
И опять весьма и весьма интересно. Не задержанный, не гражданин, а по-прежнему лейтенант. Ладно, посмотрим, что дальше. Генерал выслушал доклад и с любопытством посмотрел на меня. Представляю его мысли. Выгляжу я хоть и помято, но молодо. То есть мне на самом деле 22 года. Тогда откуда знания о таких личных делах генерала Горбатова? Агент? Но ведь немецкое наступление сорвал, причём нанёс немцам очень существенные потери. Разумеется, для своих возможностей существенные.
Генерал не выдержал первым. Любопытство победило.
– Ну, лейтенант Дубинин? Можешь нам всё это объяснить? Документы у тебя самые настоящие, только их никто не выдавал. Пистолет проходит по всем документам, но вот какое дело. Он должен сейчас лежать на одном из складов Киевского особого военного округа, а он у тебя в кобуре. Воюешь-то ты хорошо, можно сказать отлично воюешь, но вот кто ты такой? И откуда знаешь о разговоре с Ириной Павловной? Ведь об этом известно всего пятерым. Следователю, мне, Ирине Павловне, её дочери и моей жене. Что скажешь, лейтенант?
Я молчал. А что тут скажешь? Читал ваши воспоминания? Так он их ещё не писал. Документы мне друг сделал, историк? Он же и пистолет дал. Только его позвать нельзя, он ещё не родился. Как и я, собственно. А ещё я ничего не понимаю. Вы ведь сейчас должны быть совсем в другом месте. Заниматься переформированием ВДВ. А тут должен находиться генерал-лейтенант Рябышев. К сожалению, его потолок – корпус, что он, к его чести, в конце концов, осознал. Но сейчас-то он должен был принять командование.
Молчание затягивалось. Вполне доброжелательное вначале выражение лиц присутствующих менялось. Генералы и полковники не очень привыкли, что лейтенанты не отвечают на их вопросы. Мямлят, мнутся, бэкают и мэкают – но отвечают. А я молчу. Исключение из общего недовольства составлял полковник в камуфляже, следивший за мной с неприкрытым интересом. И лицо у него тоже знакомое, причём даже больше, чем лицо Горбатова.
