Наконец, впереди мелькнул просвет большой реки — Дона. Я взял правее, держа реку в поле зрения, но избегая приближаться туда, где слишком много глаз. Дождь скрывал дальний берег реки пеленой серого тумана — как бы не промахнуться. Сгустились сумерки, и мои бойцы невидимого фронта зашевелились — они тоже знали, что в темноте нас ждут проблемы. Вдали потянулся знакомый изгиб реки — должны успеть.
Большой остров прятался среди своих собратьев между старым и новым руслом великой реки. Пользуясь удобным подходом, я мог подобраться к нему, не выходя на простор чистой воды, где нас могли заметить случайные люди. Вот и знакомая поляна в глубине. Зависнув над ней, аккуратно осмотрел через трубу окрестности — кроме скелле, я мог бы обнаружить и другие магически активные предметы, движители лодок, например. Все чисто!
Стало совсем темно, дождь, не переставая, сыпал сверху — лучшая погода для контрабанды. Мои орлы периодически появлялись из темноты страшными фигурами, хватали очередной мешок с орешком и опять исчезали в дожде — где-то в кустах стояла лодка, на которой они уйдут прямо сейчас в Оруил. Мне предстояло ждать их целые сутки с лишним. После чего мы должны отправиться домой, в Облачный край. Я разминался после долгого перелета в тесной кабине как мог — мокнуть под дождем не хотелось. Сейчас они заберут последний мешок, и я займусь ужином и сном.
Во время моих экспериментов я обнаружил, что кристаллы медного купороса, установленные в механизм, генерировали яркий желтого оттенка свет. Так как без механизма система не работала, то я забил на создание магической фары. Но идея использовать шокер в качестве фонарика осталась, и я собирался проверить ее, заменив одни кристаллы другими на маховике моего оружия. Пока же кабина освещалась тусклым светом крохотной лампы, работающей на масле. Нельзя было не признать достоинство этого источника — от него приятно пахло еловыми шишками и карамелью.
Еще через пару часов я заснул, вдоволь наигравшись с шокером, превращенным в фонарик, — идея не сработала из-за различий в рисунках стоячих волн, которые генерировались вращающимися кристаллами медного купороса и соды. Чтобы добиться результата, надо было переделывать шокер, меняя фокусные расстояния линз и их расположение — долго, сложно и неинтересно. Все равно светить это подобие динамомашины будет только при вращении кристаллов. Так что перед сном я опять думал об Ане — насколько было бы проще, будь она рядом. Собственно, для того чтобы создать источник света, ей вообще ничего не было надо — любые сочетания неоднородностей кристаллических решеток легко имитировались тканями головного мозга скелле.
Следующий день я провел, занимаясь самолетом. На Земле, когда других машин, кроме отечественных, на дорогах еще не было, а их качество и надежность оставляли желать лучшего, в багажнике любой машины вы бы нашли полный набор инструментов и большой ящик с самыми ходовыми запчастями. Подобно моим соотечественникам советской эпохи, я теперь возил с собой то, что я называл набором для выживания — инструмент, материалы и заготовки, которые позволяли заниматься машиной везде, где бы я не приземлился. В условиях мира, где сервисное обслуживание для самолетов отсутствовало по определению, я сам был летающим сервисом. Кроме того, в условиях регулярных полетов проверка надежности и функциональности движителя была жизненно необходима.
Остров зарос двумя видами незнакомых деревьев — относительно невысоких, широких и многоэтажных растений, похожих на ели серебристого цвета. Скорее всего, здесь росли всего два растения, многочисленные надпочвенные отростки которых напоминали наземные деревья. Где-то ближе к середине острова эти два мультидерева столкнулись и остановились, оставив между собой длинную извилистую поляну, на которой я и приземлялся. Пушистые ветви неземных растений плотно переплетались, делая проход сквозь условный лес почти невозможным. В результате я наслаждался своим любимым делом, надежно укрытый почти со всех сторон.
Утром следующего дня явились мои подельники. Обычно хмурые и молчаливые, сейчас они были веселы и довольны жизнью — видимо, дела в Оруиле шли без неожиданностей.
— Ну что, шеф? Полетели? — радостно заорал старший из них.
— Тамир, дай человеку позавтракать — имей совесть! — улыбаясь, отозвался второй.
— Я разве против? Я бы и сам не отказался, — продолжил старший, закидывая в салон самолета небольшую сумку, которая, по-видимому, соответствовала в цене десятку мешков с орешком, доставленному мною сюда накануне.
— Грейте сами, — проговорил я с набитым ртом, дожевывая лепешку с местной версией тушенки — козлятина в собственном соку, изолированная от внешнего мира толстым слоем жира и упакованная в глазурованный горшочек, заботливо приготовленный Урухеле.
— Ты чего, шеф? — потянул носом старший. — С утра?
— Вот, счастливый человек! — согласился с ним второй, намекая на мою способность употреблять раствор орешка в неограниченном количестве и без последствий — для меня он заменял кофе.
— Я считаю, что всему виной его борода. Человек, отягощенный таким уродством, нарушает гармонию мирового порядка, и равновесие сил природы стремится возместить дисбаланс, компенсируя его таким же чудовищным счастьем.
— Тамир, прекрати! Продуктов не напасешься — сейчас все вывалится! — упрекнул первого второй контрабандист, аккуратно, двумя пальцами, закрывая мою отвисшую челюсть.
— Да уж, Тамир, — присоединился к нему я. — Чтобы я от тебя такого больше не слышал! Ты сейчас мировую гармонию так тряхнул, что я боюсь даже думать, чем она — гармония, в смысле, — это компенсирует.
— Уже, — буркнул, набивая рот, Тамир. — Уже компенсировала, так что не переживайте! Арсун, расскажи ему, что мы видели.
Я повернулся ко второму настороженно — не люблю неожиданности. Тот глянул на меня вполне серьезно:
— Шеф, в Оруиле, прямо у причалов, кафе открылось.
Слово «кафе» он произнес именно так, как оно звучит по-русски, даже местный акцент вполне подошёл.
Я выпучил от неожиданности глаза:
— Чего открылось?
— Кафе. Так написано. Что это значит, я не знаю. Местные говорят, что это, вроде, из древнего языка — значит «харчевня».
У меня что-то шевельнулось в животе, по телу прошла знакомая волна напряжения. Тамир в этот момент дожевал и вмешался:
— Самое интересное не это! Самое интересное, что оно называется «Веселый мун», а на вывеске какая-то волосатая образина сидит верхом на — ты уж извини, шеф — на хрене таком с крылышками.
Оба парня уставились на меня с самым серьезным видом. Я молчал, переваривая услышанное. Для меня было очевидно, что это приглашение. Кто-то хотел найти контакт со мной или людьми, которые понимают, что это за хрен с крылышками.
— Заходили? — поинтересовался я.
— Не. Поспрашивали. Говорят, такое же открылось в Орнеже, и ниже тоже видели.
— Ясно, — сказал я, совершенно в том не уверенный. — Давайте, доедаем и сваливаем. С этим «кафе» потом разберемся.
