– Я ж ни на кого наговаривать не стану, Муред, да не позволит мне Бог такое сделать! Но когда грузовик раздавил ногу Пядару, сыну Нель, Катрина сказала мне прямо в лицо: “Вот и прекрасно, что так случилось. Дорога ему узковата да коротковата оказалась, чтобы увернуться. Так Нель и надо, заразе!”…
– “Этот кон остался за Нель”, – сказала она, когда похоронили Шона Томаса О’Лиданя, мужа Катрининого…
– Его похоронили на Восточном кладбище. Уж я-то это хорошо помню, у меня и повод есть: я вывихнул лодыжку, когда поскользнулся на каменной плите…
– На том самом месте, где налакался, как это с тобой частенько бывало…
– …Чтоб у нее уродилось больше картошки, чем у Нель, больше свиней, кур, сена. Дом чище и уютнее, одежда у ее детей лучше: все это было частью ее мести. Всё месть…
– “ … Верну-у-улась в шелка-а-ах и с больши-и-ими деньга-а-ами:
старуха реши-и-ила их ей завеща-а-ать…”
– Баб Падинь свалила в Америке какая-то болезнь и довела почти что до смертного одра. Мэг, дочь Бриана Старшего, за ней ходила. Вот Баб и притащила Мэг с собой обратно домой…
– …“И в доме Катрины осталась, ночуя…”
– Она редко добиралась до дома Нель. Та жила слишком далеко, дальше по дороге, и тропинка к ее дому вела слишком мудреная, чтоб туда ходить после болезни. Так что она больше времени проводила в доме Катрины – по своим причинам…
– …“Домик у Нель просто жалкая хатка,
Всякий вам скажет, что это не ложь.
В хатке, должно быть, у ней лихорадка, —
Если подцепишь, то сразу помрешь…”
– …У Катрины в доме был только один сын – Патрик.
– Две дочери у нее умерли…
– Три у нее умерли. Еще одна в Америке была… Кать…
– Уж я это хорошо помню, Муред. Я как раз вывихнул лодыжку в тот день, как она уезжала…
– Баб обещала Патрику Катрины, что тот никогда не узнает нужды, стоит ему жениться на Мэг, дочери Бриана Старшего. Катрина просто терпеть не могла Бриана Старшего, да и к его собаке или дочери она относилась точно так же. Но за дочкой давали солидное приданое, и Катрина думала, что Баб больше склоняется оставить свои деньги у нее в доме – благодаря Мэг. Хочет бросить Нель вызов…
– “ … И в до-о-оме Катрины оста-алась ночу-у-уя,
но Патрик отве-е-ергнул Бриа-анову до-о-очь:
Я дочь Норы Шо-о-онинь, красу неземну-у-ую люблю,
и мне де-е-еньги не в си-и-и-илах помо-о-очь…”
– Да здравствует Паршивое Поле!..
– А дочь Норы Шонинь была прекрасная девушка. Вот вам мое слово.
– …Вот что с самого начала настроило Катрину против твоей дочери, Нора Шонинь. Все эти разговоры о приданом – только предлог. С того самого дня, как твоя дочь переступила порог дома женой ее сына, Катрина глядела на нее, словно щенок, что уже поставил лапу на добычу, и видит другого щенка, готового вырвать ее из пасти. Разве не часто случалось тебе приходить с Паршивого Поля, Нора…
– “ … Лишь утро забрезжит – идет Нора Шонинь…”
– О май! Мы приближаемся к самой волнующей части истории, Муред, правда же? Герой женится на своей возлюбленной. Но другая женщина все еще неподалеку, возможно, она отчаялась и отступила на время, но множество бед еще ждет нас в этой истории: анонимные письма, клевета на героя, убийство, быть может, развод наверняка… О! Май!
– “ … «Не пара нам Бриан»”, – сказал кот Катрины…”
Теперь сама добавь в эту песенку пару строчек…
– “ … «Решил сделать хуже?» – ответил кот Нель…”
“«Сосватаем дочку», – сказал кот Катрины…”
“«Не выйдет, поверь мне», – ответил кот Нель”.
– Я очень хорошо помню тот день, Муред, когда Пядар, сын Нель, женился на дочери Бриана Старшего. Я как раз вывихнул себе лодыжку…
– “ … И в до-о-оме Катрины оста-а-алась, ночу-у-уя,
но Патрик отве-е-ергнул Бриа-а-анову до-о-очь…”
– Катрину гораздо больше задело то, что Баб перебралась в дом к Нель, чем то, что сын Нель получил в приданое деньги, обещанные Катрининому сыну Патрику…
– Я очень хорошо помню тот день, Муред, когда Баб Падинь уехала обратно в Америку. Я как раз косил сено на Рыжем торфянике, когда увидал, как они идут в мою сторону от дома Нель. Я побежал к ним, чтобы попрощаться. Дьявол дери мои потроха, но когда пришлось перепрыгивать через канавку, я как раз вывихнул себе…
– Как по-твоему, Муред, должно быть, прошло уже лет двадцать, с тех пор как Баб Падинь уехала обратно в Америку…
– Шестнадцать лет минуло, как она уехала. Но Катрина с того дня глаз не спускала с ее завещания. Кабы не это, Катрина уже давно лежала бы в земле. Уж такое она получала удовольствие от того, что собачилась с женой своего сына…
– Да, Муред. А еще от того, что завела себе манеру все время ходить на похороны.
– А еще земля Томаса Внутряха…
– …Послушай-ка, Куррин:
“Большой алтарь по смерти тоже вроде утешенья…”
– Не обращай внимания на этого мерзавца, Куррин. Конечно же, он никогда не умел слагать стихи…
– Что-то история становится скучной, Муред. Я думала, в ней будет куда больше душевного трепета…
– …Послушай, Куррин, а вот и вторая строчка:
“За добрый фунт могила моей гордости дана…”
– …Оныст, Муред. Я думала, там будет убийство или по крайней мере один развод. Но Доти может оценить, насколько я была пристрастна…
– …Вот оно! Господи, Куррин, послушай:
“Крест надо мною в сердце Нель зажжет изнеможенье,
И мне в кладбищенской грязи победа суждена…”
8
– Эй, Муред! Ты меня слышишь, Муред? Как только стыда хватает у Норы Шонинь говорить со Школьным Учителем… Ну конечно, да, Муред. Каждому известно, что она моя сватья. Конечно, ничего особенного, но в таких местах, как это, все на виду и никому нет ни уединения, ни убежища. Боже всемогущий. Шалава! Шалава она! И сроду была шалава. Все то время, пока она была в услужении в Ярком городе и пока не вышла замуж – подумать только! – она якшалась с моряком…
Ну разумеется, Муред… Я ему это сказала. “Патрик, сердечко мое, – так прямо ему и говорю… Вот та штучка с Паршивого Поля, на которой ты так спешишь жениться, а ты слыхал, что ее мать якшалась с моряком в Ярком городе?”
“И что плохого?” – сказал он.
“Но Патрик, – говорю я. – Моряки…”
“Хе! Моряки, – говорит. – А чем моряк хуже кого другого? Я знаю, с кем мать этой девушки водилась в Ярком городе, но до Америки им далеко, и вот я уж не знаю, с кем там гуляла Мэг, дочь Бриана Старшего. С черными, поди…”
