– Твоя правда, Колли. Катрина даже показывала мне следы его копыт там, на земле Нель…
– Закрой рот, мерзавец…
– Ты оскорбляешь веру. Ты еретик…
– Уж не знаю, как бы всю эту кашу расхлебали, если бы башмаки у дьявола не стали расползаться. А стачал их ему Кромвель. Кромвель-то был башмачником в Лондоне, в Англии. И вот оба башмака у него расползлись и упали в залив. Один башмак распался на две половины. И с тех пор это три острова – Аранские острова. Только хоть и попал Ангел Гордыни в затруднение из-за того, что не было у него больше башмаков, бес его знает как, но отпихнул он Архангела Михаила до самого острова Скачет Михил
[89]. Это такой остров к западу от Карны. А потом издал ужасный рев, чтобы Кромвель пришел и починил ему башмаки. Уж не знаю, как бы всю эту кашу расхлебали, если б те башмаки удалось починить…
И вот приходит Кромвель в Коннахт. Ирландцы – за ним. Ничего удивительного. Они же всегда были против дьявола… В пяти милях к югу от Утерарда есть место, которое называют Дырами дома Лабана
[90], где им встретился Архангел Михаил, тот бежал от дьявола. “Стой крепко, шельмец, – говорят они, – а уж мы-то из его старого шмотья пыль выбьем”. Вот здесь и находится место, откуда прогнали дьявола в ад. Озеро Сульфер. Отсюда выходит река Сульфер
[91], что протекает на восток через Утерард. Сульфер – вот истинное имя дьявола на староирландском языке. А жена его – Сульфера…
А за всеми этими песнями да плясками Кромвель сбежал от них на Араны, где и остался навечно. А до того Аранские острова святым местом были…
– Но Колли, Колли, позволь мне сказать. Я писатель…
– …Разрази дьявол тебя и “Золотые звезды”…
– …Клянусь душой, как говорится, – лучшие куски торфяного дерна у нас покрали…
– …Да кто бы говорил о краже, Придорожник, – ты-то сам даже из-под цапли яйцо бы украл, а заодно и цаплю. Как же мне не повезло, что мой участок болотца был бок о бок с вашим, и у меня не было ни единой другой полоски земли, чтобы сушить торф, кроме как прямо рядом с вами. А ты доверху нагружал свою тележку, осла и корзинки, до самого верха, а груз-то весь из моей кучи. Ты помнишь день, когда я тебя поймал? Еще едва светало. Накануне вечером я тебе сказал, что поеду на ярмарку со свиньями. А ты сказал, что тоже поедешь…
А день, когда я поймал твою жену? Я приметил, как она идет на делянку среди бела дня. И знал, что там никого нет. Все работали на берегу – весенний отлив
[92]. И я тоже туда должен был идти, но, глянув на твою жену, смекнул, что она воровать нацелилась. Прополз я на брюхе наверх по Кряжу да и наткнулся на нее – она уже груз веревкой обвязывает, у самой моей торфяной кучи…
“Как лисе не бегать, а все равно поймают”, – говорю я…
“Я на тебя управу найду, – отвечает она. – Чтоб тебе неповадно было приставать к женщине в таких безлюдных местах. Я на Библии поклянусь. А тебя за море отправят”
[93]…
– …Это ты-то говоришь о краже, Придорожник, а сам бы и мед из ульев воровал. Ты же продал весь свой торф до последней дернинки. Ни кусочка у тебя не осталось с самого дня Самайна
[94], а все-то у тебя огонь пылает – и в кухне, и в гостиной, и в комнатах наверху. Был я у тебя в гостях как-то вечером, и узнал торф, который я сам нарезал на болоте днем раньше … “Клянусь душой, как говорится, – тут ни искорки, ни язычка пламени от того торфа, – сказал ты. – А горело бы еще лучше… У нас у самих лучшие куски торфа украли…”
– …Это ты говоришь о краже – да ты бы и саван у покойника увел. Ты украл бродячие водоросли
[95], которые я наловил напротив острова. “Раз уж мы не можем снести их на берег на спине или перевезти на лошади, – толкую я жене, – давай отметим их веревочками, чтоб показать, что они наши. Лучше б сделать так, особенно если Придорожники соберутся по водоросли завтра с утра”.
“Побойся бога, ну не могут же они взять и украсть бродячие водоросли”, – говорит жена.
“Вразуми тебя Господь, – говорю я. – Даже если ты разбросаешь их на собственном поле, они их все равно утащат, не говоря уже обо всем прочем”.
… На следующее утро я шел от конца деревни и встретил твою дочь в Глубокой долинке. А на осле у нее груз водорослей.
– О, это та самая искусительница, с которой теперь мой сын якшается.
– Я немедленно распознал свои водоросли, пусть даже некоторые веревочки были сорваны.
“Это ты из Кольмовой гавани взяла”, – говорю я.
“Из Средней гавани”.
“Ну ясное же дело, что нет. Именно что из Кольмовой. Водоросли с Острова никогда не сносит в Среднюю гавань южным ветром при весеннем приливе. Это водоросли мои. Если у тебя осталась хоть капля совести, положи их, где взяла, и оставь мне”.
“Я тебя к суду привлеку, – говорит она, – за нападение на меня в безлюдном месте. Я против тебя поклянусь. А тебя вышлют за море…”
– Ты украл мою кияночку. Я ее у тебя видел и узнал, когда ты достраивал заднюю часть дома…
– Ты украл мой серп…
– Ты украл веревку, которую я оставил на улице…
– Ты украл крепления для крыши. Я их оставил в сарае, а до того два дня тяжко трудился, вырезая их в Лесу Изгнанников. Я и зарубки свои узнал на каждом.
– Честное слово, и у меня тоже покрали малость ракушек. Я их оставил в мешках при дороге. “Честное слово, – говорю я своему парню. – Если собирать по стольку каждую неделю до следующего ноября, то почти накопим на жеребчика”. Там было семь полных мешков. Утром следующего дня пошел я к Устричнику. Он их осмотрел. “В этом мешке нескольких раковин не хватает”, – говорит.
