Потом хозяин повернулся и погрозил кулаком тому, кто его вышвырнул. Я-то подумала, что это Старый Учитель – такой же нос курносый и глаза так же бегают. А выставил его Билли Почтальон. Пока я не вспомнила, что они-то все в Америке. Уж я не знаю, мог ли Старый Учитель быть в Америке, а вот Билли Почтальона там точно быть не могло, потому как ему каждый день надо за почтой следить…
– Разбойник! Развратник! Сво…
– И вот этот человек, которого я приняла за Билли, поднялся обратно в дом по лестнице, а там была женщина в черном платье в цветах.
“Это же Учительница – если она жива, конечно”, – говорю я про себя. А потом вспомнила, что они-то все в Америке. А Учительница за несколько дней до того еще в школе учила…
– Блудница…
– Де гряс, Учитель… И что же, Доти?
– Человек с золотыми пуговицами опять открыл дверь, и вошла еще одна женщина, с маленьким курносым носиком и в меховом пальто – точно как то, какое носила Баб Падинь, когда приехала с Америки, пока ей не пришлось его выбросить из-за всей этой сажи и копоти в доме Катрины…
– Это бессовестная ложь, стерва…
– …О, это просто смашин какая картина, Доти! Оныст! Восторг и ужас. Ты видела тот кусочек, где Эустазия говорит миссис Крукшенк:
“Дорогая, – говорит она, – не стоит об этом спорить. Мы с Гарри женаты. Нас расписали в регистрационной конторе на Шестой авеню сегодня утром. Конечно, дорогая, Боб все еще там”…
И она торжествующе пожала плечами. О, какая жалость, если ты не видела лица миссис Крукшенк, когда она стояла, не говоря ни слова! Я никак не могла забыть, прости, Господи, то, что Нель Падинь сказала Катрине:
“Конечно, Бриана Старшего мы оставим тебе, Кэйт”.
– Ах ты грязная сука! Со-ан-со! Муред! Муред, ты меня слышишь? Ты слышишь нашу сплетницу Грязные Ноги и Бридь Терри? Я сейчас лопну! Я лопну!
6
И Нель выиграла дело против шофера грузовика! Даже при том, что ее сын был не на своей стороне дороги. Судья-то совсем полоумный оказался. Эта паразитка Бридь Терри говорила, будто закон лишит Нель последнего пенни, так где же правда? И она еще восемьсот фунтов после этого получила! Священник, известное дело. И у этой заразы еще хватило наглости заказать мессу за упокой моей души…
А теперь ей к дому дорогу кладут. А ведь такую дорогу не могли бы построить, не будь мой Патрик таким простаком. Теперь она использует его, как раньше использовала Джека Мужика и “Книгу Иоанна”. Если б только я была жива…
Про крест теперь ни слуху ни духу. И вот что мерзкий зудила сказал: “Эта старая кошелка креста не стоит”. Не боится он ничуть ни Бога, ни Девы Марии! А самому-то уже почти сто лет! Надеюсь, он недолго протянет после своей поездки в Дублин!..
Совсем забыли меня на земле. Такие дела, спаси нас, Господи. Я думала, Патрик от обещания не отступит. Все так, если парнишка правильно все пересказал, ну? А может, и нет. Уж слишком он рвался в Англию…
Если б только знал мой Патрик, каково мне приходится здесь, в грязи кладбищенской. Я здесь словно заяц, затравленный сворой. Предали меня и покинули Шонинь Лиам, Кити, Бридь Терри – да все они. А я стараюсь устоять против всех них – в одиночестве. И ни одна душа за меня слезинки не прольет. Я этого не вынесу. Я лопну…
Эта стерва Нора Грязные Ноги их всех подстрекает…
Дочь ее совсем переменилась. Я-то была уверена, что ей давно уже пора сюда явиться. Какая она крепкая женщина. Теперь-то я даже горжусь, что она вышла замуж за Патрика. Не грех признаться. Вот как есть. Я простила ей все, что она и мать ее причинили мне, за то, что она пихнула Нель в очаг и не оставила на дочери Бриана Старшего ни целого волоска, ни клочка одежды. И посуду переколотила. Опрокинула маслобойку, в которой Нель и ее невестка сбивали масло. Растоптала выводок цыплят на полу. И грянула о стенку серебряный чайник, что стоял у Нель на буфете, – всмятку. А потом взяла часы, какие Баб подарила этой гадине, и вышвырнула их в окно. Вот что парнишка рассказал. Прекрасная женщина. Жалко, что я была к ней так строга. Пихнуть Нель в очаг! Вот на что у меня никогда не хватало духу…
И теперь от нее отступили все болезни. Она разводит кур, свиней и телят. А если проживет подольше, крепко встанет на ноги…
И все-таки – толкнуть Нель в очаг! То-то ее грива обгорела. Забыла вот я спросить парнишку – обгорели у ней волосы или нет. Уж я бы все нажитое отдала, чтоб только посмотреть, как она пихает Нель в очаг! Какая жалость, что меня нет в живых.
Я бы пожала ей руку, расцеловала бы и похлопала по спине, послала бы за золотенькой бутылочкой с витрины Пядара Трактирщика, мы бы выпили с ней за здоровье, помолились бы за душу ее матери, и уж я бы проследила, чтобы следующую девочку окрестили Норой. Ой, да что это со мной? Уже ведь есть одна Нора.
Клянусь своей душой, позову-ка я Нору Шонинь да расскажу ей о том, что сделала ее дочь и какая она теперь славная работница, и еще скажу, до чего я горжусь, что она замужем за моим сыном.
Но что же тогда скажут Муред, Кити, Бридь Терри и все остальные? Что я ее всячески поносила, называла ее шалавой и Норой Грязные Ноги и что не голосовала за нее на выборах…
Так и скажут. А еще они скажут – и в этом будут правы, – что она распускала про меня лживые слухи, болтала, будто я ограбила Томаса Внутряха и будто ее дочь получила шесть раз по двадцать фунтов в приданое…
Ну и пусть. Я прощу ей все за то, что ее дочь толкнула Нель в очаг…
Нора! Эй, Нора… Нора, сердечко мое… Это я, Катрина Падинь… Нора… Норушка, дорогая… Ты слышала последние новости сверху?.. Насчет твоей дочери…
Что такое, Нора? Что ты говоришь? Божечки! Что у тебя нет времени слушать глупые сплетни из верхнего мира! Что ты занималась грязными выборами, и они тебя только больше впечатали в грязь! Святые угодники!.. Не стоит тебе слушать моих историй… Про всякие пустяки, как же! Ты должна все свое время занимать чем… чем… чем… чем?.. Как ты это называешь?.. Культурой… Нету у тебя совсем времени слушать мои россказни про все, что не имеет общего с чем… С культурой… Милосердный Сыне Божий! Норушка Грязные… Грязные Ноги с Паршивого Поля говорит про… Про культуру… Повтори-ка еще раз ту английскую пословицу, а то у вас на Паршивом Поле английский язык такая же редкость, как седло на коте. А ну-ка, скажи еще разок…
– “Искусство вечно, а жизнь уплывает”.
– “Уплывает”, “уплывает”. Эти “плавания” в твоих четках вечно самый главный камешек. Плавания и моряки. Милосердная Матерь Божья, должно быть, у меня совсем не осталось к себе уважения, что я вообще с тобой разговариваю, Со-ан-со…
Интерлюдия номер шесть
Грязь замешанная
СЕСТРА СВЯЩЕННИКА
